Космонавты все так же полулежали на своих невидимых ложах и наблюдали за тремя шевелящимися фигурками, плавающими над сфероэкраном.
– Думаю, говорить с ними нужно тебе, – сказал Командир. – Ты психолог и лучше нас сумеешь приблизиться к их уровню. А я пока свяжусь с Системой.
– Придется им там поломать головы! – невесело усмехнулся Штурман.
Нет, в это невозможно было поверить. Ирина смотрела на существо, стоящее рядом, огромного роста, почти безносое, с блестящей безволосой головой, и никак не могла собрать мысли. Отчетливее всего было желание зажмуриться и зарыться с головой в мягкую белую ткань, покрывавшую ее. Впрочем, это не поможет. Женщина – а это существо было, несомненно, женщиной – говорила, не раскрывая рта. Она передавала мысли прямо в мозг собеседника.
Ирина беспомощно оглянулась на своих спутников. Ай да бесстрашные космонавты! На Леона лучше не смотреть. Суровый Норман и тот побледнел. Ирине не хотелось думать, какой вид у нее. Ей было не до того. "Очень много времени прошло с тех пор, как вы покинули родину… Очень много времени прошло с тех пор… Очень много…"
Сколько же лет сейчас ее сыну? Когда она улетала, он только начинал ходить. Цеплялся за огромные пальцы отца и так смешно передвигал ножками, заваливаясь на бочок…
Она приподнялась и со страхом спросила:
– Сколько мы пролежали?
Женщина ответила не сразу. Она будто решала в уме сложную задачу, прежде чем сказать с немного растерянной улыбкой:
– Я не знаю вашей системы отсчета времени.
А лицо у нее вовсе не такое безобразное, хотя вместо носа крохотный выступ с двумя дырочками. Эта улыбка очень красит ее.
– Ерунда! – сказал Леон. – У нас действительно разные системы отсчета. То, что на их планете много, для нас пустяки.
Ирина понимает его. У Леона осталась на Земле невеста. Красивая девушка. Провожала его на космодроме. Но почему молчит Норман?
– Тем более клетки мозга, – нервно продолжал Леон. – Научно доказано, что их можно оживить максимум через десять часов.
Это логично. На миг у Ирины отлегло от сердца. Но только на миг. В следующую секунду налетели, сминая волю, страшные воспоминания. Будто чья-то беспощадная рука открыла запретный клапан. Мельком она отметила, что и лицо Леона перекосилось. Он тоже боролся с воспоминаниями. Но она не успела удивиться странному совпадению.
Такое и раньше бывало. Корабли, ныряющие в гиперпространство, не выходили из него. Космос бесконечен, и так же бесконечно число сюрпризов, подстерегающих дерзких исследователей. "Мечта" натолкнулась на коллапсар. Разумеется, не на саму звезду, обрушивающуюся внутрь себя, – она была в обычном трехмерном пространстве. Корабль попал в "белую дыру", образованную коллапсаром, – туннель, по которому из параллельной Вселенной передавалась в нашу энергия взамен материи коллапсара, уходившей в параллельную Вселенную по "черной дыре". В обоих этих туннелях время останавливает свой ход. Автопилот сообщил, что корабль падает в никуда. Это было невероятно, но приходилось верить приборам. Космонавты обречены были падать вечно. Никогда не забыть безнадежного молчания экипажа, пока Норман думал. Потом он отдал приказ собрать всю энергию в один сгусток, израсходовав ее без остатка в мгновенном импульсе двигателей, и вырваться из "белой дыры" Остальные молча одобрили план Нормана, хотя это было равносильно самоубийству. Корабль без энергии… А потом планета… и астролет, как обессиленная рыба, которую прибой швыряет на смертельные скалы. Чудо еще, что автопилот сумел сманипулировать аэродинамическими тормозами. Амортизаторы превратились в пыль. Броня лопнула, как скорлупа гнилого ореха, и синеватая атмосфера схватила космонавтов за горло…
– Почему ты молчишь, Норман?
Это спросил Леон. Он с беспокойством смотрел на товарища, чье угрюмое молчание делалось все заметнее. Норман через силу улыбнулся.
– Все в порядке, ребята. Сейчас нас накормят, и мы немного поспим.
И, будто дожидаясь этих слов, на космонавтов накинулся прямо-таки зверский голод.
Они ожидали, что им предложат какую-нибудь диковинную инопланетную пищу с необыкновенным вкусом. Ирина с невольным сожалением подумала о хорошем куске мяса по-каталонски. Сначала его тщательно отбивают, потом укладывают на сковородку, посыпают натертым сыром, обкладывают сверху кольцами лука, затем заливают майонезом. И все это ставят в духовку… И вдруг перед ней очутился именно этот кусок мяса. Перед мужчинами была другая, но тоже вполне земная пища. Расправились с ней мгновенно.
– Обслуживание как в сказке, – сказал Леон, зевая.
У Ирины тоже слипались веки. Она невольно подумала о подушке и тут же ощутила под локтем ее упругую мягкость. А как насчет одеяла? Вот и оно. Именно такое, какое привиделось, – тонкое, пуховое, в шуршащем пододеяльнике. То, что под ней что-то невидимое и упругое, не удивляло. Силовое поле – это было знакомо. Уже в сонный мозг прорвалась мысль, что забыла спросить удивительную космонавтку, кто она, с какой планеты и, главное, когда и как думает переправить их на Землю?
Но тут же мысль побледнела, растворилась в другой, успокоительной, что это не к спеху, можно спросить, когда проснешься.
Ирина и Леон спали. Они очень удивились бы, узнав, что Нормана с ними не было.
Это был странный сон. Даже наклонившись над спящими, нельзя было уловить их дыхания. И в то же время с ними происходили удивительные перемены. Кожа сделалась нежно-матовой, мышцы упругими, дыхание шире, сердца заработали легко и свободно. Люди стали моложе, чем до катастрофы.
А Норман в это время был в ходовой рубке. Он не оставил на Земле никого, чья судьба была бы ему дороже своей, и потому единственный уловил, как умело таинственная космонавтка направляет разговор, обходя одной ей известные подводные камни. Мысленно он потребовал рассказать всю правду, и она, поколебавшись, согласилась. По его совету она усыпила Ирину и Леона. И вот теперь Норман пытался осознать услышанное и не сойти с ума. Он сидел в стороне на чем-то невидимом, опустив голову, и молчал. Космонавты тоже молчали. Между ними и Норманом была стена. И они не пытались ее разрушить: сейчас это было бесполезно.
Знание давило Нормана непосильным грузом. Как рассказать товарищам? За Леона он не так боялся, но Ирина… Однажды она уже потеряла ребенка. В тот момент, когда обшивка корабля рвалась в клочья, Ирина навеки простилась с сыном. Но тогда погибала она сама. Теперь погиб он. Неважно, что когда-то, невообразимо давно, он вырос, возмужал, прожил свой век и скончался в положенный срок. Для матери он погибнет в тот момент, когда она узнает правду, погибнет тем самым малышом, которого она помнит. Дважды погибший ребенок – какая мать это выдержит!
Ирина проснулась с ощущением, какое бывает иногда в детстве: сейчас произойдет что-то необыкновенное, значительное, радостное, стоит только раскрыть глаза. И она торопливо раскрыла их. Но ничего не произошло. По-прежнему мягко дышали упругие волны, покачивая ее, как в колыбели. Леон, сосредоточенно хмуря брови, нащупывал ногами границы невидимого поля, чтобы сойти на пол. Он напоминал человека, пробующего холодную воду, прежде чем нырнуть. Все еще переполненная непонятной радостью, Ирина отбросила одеяло и рывком скользнула вперед. Она покачнулась, но удержала равновесие.
– А теперь куда? – спросил Леон.