Вот и этот мужик. Лицо знакомое, но вспомнить невозможно. А ведь еще год назад он помнил – по крайней мере в лицо – практически всех фигурантов, которые когда-нибудь проходили по одному из его дел. А теперь память преподносит неприятные сюрпризы. Словно решила выбросить из головы воспоминания, связанные с работой, как ненужный мусор. Но образовавшуюся пустоту нужно чем-то заполнять. Чем, скажите на милость? Впечатлениями новой жизни? Жирным хамом Митрохиным? Его чертовым партнером, который решил в первый новогодний день прикончить своего старинного приятеля?
Турецкий сунул в рот сигарету и недовольно пробормотал:
– Не слишком ли много дерьма для новой жизни?
Затем усмехнулся, прикурил сигарету, вздохнул и медленно побрел в сторону метро.
3
Всё-таки Новый год – замечательный праздник. Казалось бы, давным-давно вырос, стал взрослым, да чего там взрослым – стареть самое время! – а всё смотришь на нарядную елку, всё ждешь чего-то. Будто и впрямь с двенадцатым ударом курантов жизнь переменится. Причем, в лучшую сторону.
Потом с громким хлопком вылетает пробка, шампанское льется в бокалы, затем благородную струю шампанского сменяет менее благородная, но более родная струя водки, и вдруг оказывается, что на часах уже шесть утра... Ты идешь спать и спишь крепко-крепко, по крайней мере, до тех пор, пока тебя не разбудит грохот петард, которые под окнами бросают мальчишки. Наконец, ты просыпаешься, опохмеляешься (если есть такая потребность), доедаешь салат-оливье, потом снова пьешь... И снова... А когда уже водка не лезет в горло, и от селедки под шубой мутит, ты узнаешь, что каникулы закончились и начинаются будни... И всё возвращается на круги своя.
Никаких чудес, никаких сказочных превращений. Тыква так и остается тыквой, а крысы даже не думают превращаться в прекрасных скакунов. И ты сидишь как-нибудь вечером на кухне, смотришь в темный квадрат окна, и чей-то голос внутри тебя мрачно произносит: «Жизнь – дерьмо».
Вот такие мысли роились в голове у бывшего «важняка», а ныне сотрудника детективного агентства «Глория» Александра Борисовича Турецкого.
Однако в телефонном разговоре с Меркуловым он их, ясное дело, озвучивать не стал. Зачем портить человеку настроение?
Константин Дмитриевич был приятно, по-праздничному, возбужден. По всей вероятности, он уже успел немного принять.
– Мы только что из театра! – сообщил Меркулов Турецкому, едва поздоровавшись. – Смотрели «Щелкунчика»! Думал – усну, а ничего. Понравилось даже. Смотрел?
– Нет, – сухо ответил Александр Борисович.
– А на улице хорошо-то как, а! – не обращая внимания на невеселый тон друга, продолжил Константин Дмитриевич. – Радостные физиономии вокруг, все навьюченные подарками, пахнет елкой... Кстати, приезжайте к нам ночью, а? Тем более, Ирина давно уже не была у нас в гостях. Моя по ней даже соскучилась. Говорит, не с кем побеседовать по душам.
– Спасибо, Кость, но вряд ли.
– Чего так?
– Старые стали, ленивые, – усмехнувшись, ответил Турецкий. – Вот вас в гости с удовольствием примем. Ирка столько всего наготовила, что нам за год не съесть.
– Да я бы с радостью, но к нам кум с семьей приехал. И потом, боюсь, что после часа ночи я буду уже не транспортабелен, а моя машину не водит. Слушай, я что хотел спросить: у тебя нога как?
– Нормально. А что?
– Да мне тут одного классного врача посоветовали. Я ему про тебя рассказал... Ну, про то, что у тебя в непогоду...
– Уже нет, – оборвал друга Турецкий.
– Сань, не ерепенься. Он, правда, отличный врач.
– Спасибо за трогательную заботу, – с мрачной насмешливостью буркнул в трубку Турецкий. – Куда бы я без вашей заботы, Константин Дмитриевич. Сначала укатали человека под асфальт, а потом интересуетесь, как он там, под асфальтом, поживает. Трогательно, аж слезы из глаз.
Меркулов помолчал.
– Зря ты так, Сань, – сказал он после паузы и уже не таким веселым голосом. – Я ведь хотел...
– Сань! – крикнула из кухни Ирина. – Иди помоги!
Турецкий поспешно распрощался с Меркуловым и положил трубку. Сентиментальные излияния подвыпившего друга не развлекали, не радовали и не умиляли его. А раз так, чего тут обсуждать?
На кухне Ирина быстро взяла мужа в оборот и заставила его чистить овощи.
– Ир, у нас что, гости будут? – поинтересовался Александр Борисович, с явным неудовольствием поглядывая на гору моркови, свеклы и маринованных огурцов, с которых ему полагалась снять шкурку.
– Не знаю, – ответила Ира, не отрываясь от работы. – Может, кто и зайдет. Но вряд ли.
– Тогда зачем столько всего?
– Ну, как... – Ирина пожала плечами. – Новый год всё-таки. Согласись, если в Новый год стол не уставлен яствами, то он выглядит несколько уныло.
– Но зачем так много? – повторил Турецкий. – Можно было обойтись парой салатов да этим гадским гусем.
– Турецкий, не брюзжи. Съешь ты своего гуся за раз, а завтра и послезавтра что будешь есть? Я в праздники с утра до вечера у плиты стоять не собираюсь.
– Отлично, – скептически улыбнулся Александр Борисович. – Тогда у меня рацпредложение. Давай отварим тонну картошки и будем есть её весь последующий год. И готовить не надо: разогрел – и порядок. А можно еще сухарей насушить.
– Турецкий, замолчи!
– А можно пирожков нажарить – штук пятьсот. Будет с чем на двадцать третье февраля чай пить.
Ирина швырнула нож на доску и резко повернулась к Турецкому.
– Сань, да что с тобой такое, а? Ты уже с Меркуловым поссорился, теперь и со мной хочешь?
– А ты всё слышишь, – пробурчал Турецкий.
Ирина вытерла руки о полотенце, поправила фартук и сказала:
– Давай, я готова.
– К чему? – не понял Турецкий.
– Слушать гадости, которые ты мне скажешь. Только давай выкладывай всё сразу, – всё, что накопилось. Чтобы за праздничным столом мы пили шампанское, а не выясняли отношения.
Турецкий стушевался.
– Ир, я не собираюсь с тобой ссориться.
– Правда? Тогда что же ты делаешь последние двадцать минут? Да какие там минуты, что ты делаешь последние несколько месяцев?
– Я что я такого делаю?
– Ты делаешь все, чтобы я с тобой развелась.
– Правда?
– Правда.
– Гм... – Турецкий насмешливо почесал затылок. – А мне казалось, наш союз нерушим. Но если ты хочешь...
– Ох-х, – вздохнула Ирина Генриховна. Затем усмехнулась и продекламировала:
– Что это? – нахмурился Турецкий, стихи ему явно «не пришлись».
– Не помню. Из какой-то книжки.
– И зачем ты мне это прочла?
– В голову пришло. – Взгляд Ирины стал грустным и насмешливым. – Смотрю я на тебя, Турецкий, и сердце кровью обливается. Тебе самому-то не надоело?
– Что?
– Жалеть себя.
– Ир, – угрюмо проговорил Александр Борисович, – это запрещенный удар.
– Раньше ты не был таким ранимым.
– Раньше я был старшим следователем Генпрокуратуры. Должностным лицом весьма высокого полета. А должностное лицо не имеет право показывать слабые места.
Ирина снова вздохнула. Она была очень терпеливой женщиной, но этот разговор утомил и ее.
– В общем, так, Турецкий, – сказала она устало и тихо. – Сегодня у нас будет праздничный ужин. И уж будь добр, сделай над собой усилие, выдай мне хотя бы пять улыбок за ночь.
– Тебе это будет дорого стоить, – съязвил Александр Борисович.
– Ничего, я готова заплатить.