Странным все это показалось змеям, но нужно было привыкать к новой жизни. Кое-как на совете договорились соблюдать прежние правила, но по-прежнему жить уже не получилось. Если животные еще как-то смогли соблюдать прежние веками налаженные договоренности, хотя и не понимали друг друга, то двуногие постоянно нарушали правила.
Они назвали себя людьми.
«Человек – царь зверей!» — говорили они гордо, а животных стали они величать своими меньшими братьями. Теперь стали они прикрывать свои тела, кто травкой да листочками, а кто и мародерствовал, братьев меньших убивал, да из шкурки себе вторую кожу выделывал. Людей, понимающих, язык животных, стали называть колдунами и мошенниками, их боялись, хотя и приглашали на совет, но многих просто изгоняли.
Потом вдруг способность понимать всех живых существ была людьми утрачена, теперь один человек мог понимать только один язык, например, язык птиц, а то и вовсе только воробьев понимал али соек, а остальные языки не разбирал. Но и таких людей, становилось все меньше и меньше. Дошло до того, что совсем не стало змеевиц. Почему-то дар понимать язык змей последние несколько сотен лет доставался только женщинам. Двуногие окрестили их ведьмами и стали сжигать на кострах. Сколько слез пролили змеи над своими сестрами. И вот теперь все змеи собрались здесь у векового дуба в день летнего равноденствия и молили Велибога послать им змеевицу.
***
Бабка стояла около калитки уткнув руки в боки. Это была невысокая женщина с согнутой спиной и морщинистым лицом, на котором отражались годы трудов и забот. Её глаза, глубокие и проницательные, казалось, могли видеть насквозь. Вот и теперь она с внимательно смотрела на подбегающую к ней внучку.
— Ну, наконец-то, уж думала, не дождусь, когда ты догадаешься ко мне прийти, —проворчала она, — поздновато же до тебя дошло.
— Бабанька, помоги, — Степанида схватилась за калитку, — помоги, я, кажется, рожаю.
— Конечно, рожаешь, — сердито ответила старуха, — я давно уже знаю, что ты брюхатая.
— Кто брюхатый? — подбежавший Фрол ошарашенно глядел то на Степанидину бабку, то на Степаниду.
— Кто, кто? Дед Пихто, — бабка так зыркнула на Фрола, что тот аж язык прикусил. — Жене вон своей в хату помоги пройти да на стол уложи, а сам за водой беги.
Тут до Фрола дошло.
— Ах, ты любушка моя, вот подарочек-то нам на старости лет. Это ж как так? — на лице мужчины блуждала счастливая улыбка.
Степанида раскраснелась и хотела, было, потупить очи, но приступ боли заставил её согнуться пополам. Видя, что жене сейчас не до его причитаний, мужчина подхватил её на руки и понёс в хату, где удобно уложил на стол. Он хотел было немного задержаться, но старуха, вошедшая в горницу за ним следом, прикрикнула:
— За водой беги, охламон. Потом друг на друга любоваться будете.
Ещё солнце не успело сесть, как маленькую избёнку на краю селения огласил недовольный детский крик, звонкий и пронзительный.
— Дочушка, — причитал Фрол, омывая маленькое тельце тёплой водой, чувствуя, как в его руках этот крохотный комочек жизни дышит и двигается, полный решимости начать долгий путь в этом мире. — Дочушка, красавица, Ульянушка! Последушка!
Бабка стояла рядом, наблюдая за происходящим с суровым, но довольным выражением лица. Вот и она дождалась. Теперь можно доживать спокойно.
***
Молния осветила лес, громыхнул гром, и на лес обрушился дождь. Змеи подняли головы вверх и прошелестели: «Благодарим тебя, великий Бог всего сущего!»
Глава 1.
Луна, высокая и полная, заливала поле мягким серебристым светом. В этом свете трава и цветы казались почти призрачными, их силуэты качались под лёгким ветерком, создавая таинственный шорох. Через поле, окутанное ночной тьмой, змеилась грунтовая дорога, вся в выбоинах и колдобинах. Вдоль этой дороги бежала девушка, она быстро удалялась от спящей позади неё деревни.
— Я всем им ещё покажу, — шептала она сквозь слёзы, — не пойду туда, ни за что не пойду. Побираться буду, но только не в барский дом.