– А где барон? – сипло любопытствую я наконец.
Тут же понимаю, куда делся этот недоброжелательный человек. Из коридора доносится зычный вопль:
– К оружию! К оружию!
Мы пулей вылетаем из комнаты, столкнувшись плечами в дверях. Со всех сторон к нам бегут вооруженные мечами и копьями люди. Я еще успеваю метнуть один из ножей в спину бегом удаляющемуся барону… Ну, так и есть! Под роскошный, красный с лазоревым камзол поддета кольчуга, а может быть, панцирь, отчего нож с бессильным звоном отскакивает в сторону.
Дело усугубляется тем, что, прибыв в гости, у рыцарей принято снимать доспехи и сдавать меч на хранение: появиться в броне на пиру – значит нанести смертельное оскорбление владельцу замка. Хорошо еще, что не отменен почтенный обычай украшать стены любовно подобранными коллекциями мечей и топоров, копий и булав, а потому мы не совсем безоружны. Жаль только, что конюшня далековато, все-таки рыцарь без коня, что песня без баяна.
– К окну! – командует Гектор, лихорадочно оглядываясь. – Дальше выпрыгивай в ров, а уж там, как повезет!
Мы сметаем выскакивающих отовсюду стражников и вооруженную чем попало челядь, но их так много, что постепенно мы вязнем, продвигаясь вперед все медленнее и медленнее. Меня разлучают с Гектором, я оказываюсь один в переполненном людьми коридоре. Затем оттесняют в какую-то комнату, где я безуспешно пытаюсь пробиться к окну. Я дерусь как лев, но один из нападающих ухитряется алебардой зацепить меня за ногу и повалить на пол, к бурной радости всех присутствующих. Здоровенный воин с физиономией головореза заносит надо мной тяжелый топор.
«Будто мясник на рынке разделывает порося, – мелькает в голове паническая мысль. – Боже, как непривлекательно и даже мерзко смотрится снизу занесший оружие человек… Чего стоят вот эти горящие плошки глаз и хищно оскаленные зубы… Какими же монстрами должны мы казаться нашим домашним питомцам!»
– Этого кончай, он нам не нужен, – азартно командует кто-то сбоку.
– А как мишень для лучников? – протяжно тянет чей-то гнусавый голос.
– Будешь много говорить, сдерем с тебя шкуру и набьем соломой, – парирует азартный.
Могли бы и моим мнением поинтересоваться, если уж на то пошло. Я уже открываю рот для язвительного комментария, как сзади кто-то любопытствует:
– Долго вы будете здесь прохлаждаться? А ну кончай его, Альберт!
Бородатый детина с топором, философски пожав плечами, хрипло замечает:
– Как прикажете!
– Погоди! – рыкает властный голос. – А ну стой, где стоишь, мерзавец!
Альберт заметно тушуется, зверски перекошенное лицо мигом принимает виноватое выражение, хищно блестящий топор воин быстро убирает за спину, чуть не обрубив чей-то по-гасконски длинный нос. Все остальные тут же сдают назад, с опаской косясь на нечто пока мне не видимое. В комнате, только что полной азартных выкриков, грязных ругательств и сосредоточенного пыхтения, воцаряется мертвая тишина. Еле слышно гудит заблудившаяся муха под потолком, выписывая нескончаемые круги, да потрескивает пламя в факелах на стенах.
Надо мной возникает суровая женщина героических пропорций. Брезгливо глянув на загнанную добычу, как на комок грязи, дама переводит ледяной взгляд на остальных. Сразу понятно: это – истинная валькирия. Холодное жесткое лицо, прожигающие насквозь черные глаза, волосы убраны в плотный клубок на затылке. Подобный делали японские самураи, его не прорубить и топором. Толстые руки уперты в обширные бока, пальцы сжаты во впечатляющего размера кулаки. На боку у достойной дамы – громадная связка ключей. Такой связкой медведя можно оглушить, обычный рыцарский шлем подобный молодецкий удар не удержит, прогнется. А уж что будет с головой, лучше и не представлять.
– Что это ты задумал, Альберт? – тихо уточняет ключница.
Все женщины общаются с нами по-разному. Некоторые кричат, часть требовательно визжит, добиваясь своего, или негромко рыдает, как бы оплакивая разбитое сердце и беспричинно попранную любовь. Тогда нам становится стыдно, и мы капитулируем, выполняя все требования шантажисток. Не тот это случай. Для меня негромкое горловое рычание женщины как бы возвещает: на сцене среди присутствующих шакалов объявился разъяренный тигр, истинный хозяин здешних джунглей. Даже я перестаю ерзать на полу и лежу, скромно потупив глазки, про остальных и говорить нечего. Что-то не припоминаю, чтобы в присутствии хозяина замка воины так тушевались.