СОН ВОЛОДИ
Сижу за столом, ем пирожки, Авдотья что-то напевает.
– Авдотья Лукинична, компот остался?
– Вот на табе чабрец с полынью – хороший отвар.
– Отпил глоток – горечь сплошная.
– Воды можно?
– Да где ж я табе ее возьму, родимый? Колодец давно высох, поедешь домой, там уж вдоволь напьешься. Ты мой подарок не забудь!
Смотрю – мешок тащит.
– Что в нем?
– Трава целебная.
– Какая трава?
– Разберешься, ты ведь ученый.
– Зачем она мне? Еще целый мешок?
– Трава не молоко – не портится. Жизнь у табе длинная, пригодится. Лечить голову табе надо, милок.
– Я без вашей травы вылечусь.
– Это вам кажется, что вы лечитесь, а на самом деле таблетками органы мучаете. Возьми, не пожалеешь.
– Ну ладно, мне пора, Федор приехал. Взял мешок, залез в машину.
– Федя, ты в таком красивом костюме, на свидание собрался?
– Собрался, тольки вместо невесты мухомор остался. Га! Га! Га!
– Что ты все время ржешь, что смешного?
– Смешного мало, когда бабка деда потеряла, но дед нашелся, говорят, другою бабкой обзавелся.
– Прекрати, тошнит от всего этого.
– Так бы сразу и сказали, решил повеселить напоследок. Выходите, поезд уже прибывает.
Оставил мешок в машине и побежал к поезду, он медленно-медленно, постукивая колесами, не останавливаясь проследовал мимо меня и исчез в темноте. Я кричу вслед:
«Остановитесь, вы меня забыли!».
Настало жуткое ощущение одиночества. Ни единой души вокруг. И только разбитый фонарь от внезапного порыва ветра раскачался на крючке, издавая ноющий скрежет металла, как бы давая мне понять о моей безысходности и несостоятельности что-либо изменить. Подошел к так называемой станции, снял фонарь и со всего размаха ударил им по деревянному строению. Стекла разлетелись, оставляя звенящий гул в ушах.
Открыл глаза… Слава Богу, проснулся. Почувствовал необыкновенное облегчение в душе – спасибо тебе, Господи, это просто сон. Вот теперь я по-настоящему прикоснулся к счастью, хоть и мгновенному, но это со мной произошло. Приснится же такая жуть! Голова трещала, легкая слабость расплылась по всему телу. Надо подниматься.
Из кухни доносился звук громыхающей посуды: Авдотья накрывала завтрак. Да, наши женщины совсем не гейши, которые плавно и беззвучно перемещаются по ограниченному периметру. У нас все намного проще. Ну все правильно: будильника же нет, вот и Авдотья Лукинична подает знаки – мол, хватит перину мять, в конце концов, она у себя дома.
– Володенька, пора вставать, – пропела тоненьким голоском. – Завтрикать пора.
Федор уже с ноги на ногу переминатся, ехать табе пора. Терпеть не могу, когда меня будят. «Знаю, что ехать, не лететь же, – пробурчал себе под нос. Утро – это совсем не моя любимая часть суток, есть у меня такой недостаток.» Оделся и поплелся на аудиенцию с Авдотьей.
– Доброе утро, – с натянутой улыбкой приветствовал хозяйку.
– Да, по табе видно, что утренней добротой так и веет! На вот табе чистое полотенце, умоешься – полегчает.
Вот увидел ее, и мое раздражение исчезло, и говорок ее местный меня не нервирует. Почему? Не знаю.
– Авдотья Лукинична, а почему Федор не заходит?
– Так заходил уже! Отправила его во двор, проветриваться: хрестины у Тонькиной дочки вчерася праздновали.
– А что, у вас и церковь есть?
– Есть у нас честь. Люди обряды помнят. Энтого они у нас не отымут.
– Кто «они»?
– Атестаты ваши!
– Почему наши?
– Ученые люди с больших городов. Приедуть сюды. Трара-ры, тра-ра-ры… Голову задурять людям всякой ерестью. Людям работать надо, а не дурь слушать, как им с землей управляться. Ленька большой любитель лектсий. Пару раз ездил в сельсовет штаны протирать, а потом прямиком ко мне – докладывать, как мне дальше жить, мол, дело они говорят. Вот и про атестатов все мне уши прожжужал. Так яво метлой по горбяке шибанула, отбила охоту туды волочиться почем зря.
Позавтракали, как обычно, – молоко и пирожки. Я поблагодарил Авдотью.
– Давай, милок, иди с Богом, – она перекрестила меня три раза. – К обеду, може, обернешься.
Прихватив с собой термоконтейнер, вышел во двор. Федор, опершись спиной о транспортное средство, докуривал очередную папиросу. Под его ногами уже собралась кучка окурков.