Однако царствование разбойника-эмира продлилось менее девяти месяцев. Массовые жестокие расправы, массовые аресты и преследования завершатся однажды тем, что Бачаи Сакао будет повешен на виду у всего народа, и тем самым окажется перевернутой еще одна черная страница истории Афганистана.
3
Итак, мы подъехали к Мазари-Шарифу. Как оказалось, народ заранее знал о нашем прибытии, и мы двигались по многолюдным улицам, нас встречали возбужденные толпы, покинувшие свои дома ради столь редкого события. Действительно, никто бы не мог сказать, когда еще из Кабула в Россию отправлялся столь торжественный караван!
Мазари-Шариф почти вплотную прилегал к границе, дорога к очередной нашей ночевке пролегала между ним и Термезом, который был в руках большевиков. Таким образом, именно в Термезе должна была состояться наша первая встреча с представителями Советского правительства. А в Мазари-Шарифе нам предстояло лишь пообедать и, немного передохнув, двинуться дальше.
Такая поспешность не была случайной. В последнее время город был буквально наводнен беженцами из России, главным образом ханами, сановными людьми, ахунами, муллами… Большевики были их лютыми врагами, и они молили аллаха о крахе большевистского режима. Легко понять, что наша миссия не могла прийтись этим беженцам по душе, мы могли ожидать и нежелательных встреч, и провокационных вопросов, и клеветы, и шантажа, чего угодно, только не спокойного отдыха перед дальней дорогой. И потому даже во время этой короткой остановки в городе посол советовал нам никуда не отлучаться.
Но я все же вынужден был отколоться от своих товарищей, потому что в Мазари-Шарифе мне надлежало встретиться с людьми Эмерсона.
Я бродил по улицам города, заходил в лавки, озирался по сторонам, но никто и не пытался приблизиться ко мне, заговорить, и взгляд мой не остановился ни на одном сколько-нибудь подозрительном человеке. Что ж, тем лучше! И в полдень мы покинули Мазари-Шариф и стали подгонять коней, надеясь до темноты прибыть на ночлег в одно узбекское селение.
Погода была отличная, после короткого, но щедрого ливня природа благоухала такой свежестью, что каждый вдох радовал и гнал усталость, а изумрудная зелень омытых листьев ласкала глаз.
Ближе к закату мы оказались у широкого брода. По ту сторону стоял огромный карагач с кроной, подобной куполу, а рядом — множество молодых деревьев.
Видно, под этим деревом-куполом отдыхал после долгого пути не один путник. Об этом говорили сложенные из камней небольшие очаги; один из них и сейчас дымился; кумганы, пиалы, клочки от разорванной одежды — все свидетельствовало о недавнем присутствии людей.
Мы напоили лошадей и приблизились к мощному дереву, но не успели расположиться на отдых, как услышали чей-то глухой, сдавленный стоп. Озираясь по сторонам, мы прислушались. Стон повторился еще и еще раз, и тогда посол первым направился к засохшему дереву с уродливо обломанными ветвями. Мы поспешили следом.
К стволу этого умершего дерева был накрепко привязан какой-то чернобородый ширококостный мужчина с непокрытой головой, босыми ногами и кляпом во рту. Человек едва дышал. Его рваная рубаха открывала волосатый потный живот. На земле валялись какие-то книги. Мы застыли пораженные неожиданным зрелищем, и, заметив нашу растерянность, посол крикнул:
— Чего стоите? Быстро освободите его!
Мы с Ахмедом рванулись к незнакомцу, я вырвал из его рта кляп, Ахмед перерезал толстую веревку, которой было обвито тело, и тут же мужчина стал тяжело оседать на землю — он потерял сознание.
Посол быстро снял с себя халат, скатал его и подложил под голову мужчины, я побежал за водой. Склонившись над несчастным, посол стал уговаривать его сделать хоть глоток и несколько раз спросил: