— Не горячись, Равшан. Обо всем этом мы еще поговорим в Бухаре, в спокойной обстановке…
И наш разговор оборвался. Теперь он возобновился, однако имя Амануллы-хана Мухсин не называл, говорил только о Саиде Алим-хане и его окружении.
— Ты ищешь новизны, перемен… А кому они нужны? Эмиру? Его приспешникам? — Он посмотрел на меня, будто и впрямь ждал ответа. — Тому, чье владычество держится на невежестве и застое, никакая новизна не нужна, потому что новизна — опасна! Здесь, в Бухаре, все сейчас направлено, наоборот, на то, чтобы подавить разум, лишить людей способности мыслить и чувствовать, то есть превратить их в покорных животных. И, как ни горько, эта политика достигает своей цели. Миллионы людей стали бездумными и безгласными верноподданными и уже не представляют себе иного существования. Они верят муллам и ахунам, живут в страхе перед эмиром, и им даже в голову не приходит, что однажды можно разогнуться и сказать «нет!».
Мы поравнялись с медресе Абдуллы-хана. Это был один из прекрасных памятников старины. Творения восточного зодчества в Бухаре встречались чуть не на каждом шагу, а мечети и медресе как бы воплощали в себе окрашенное любовью и талантом немеркнущее народное творчество. По ним можно было изучать историю страны и ее искусства. В Самарканде, в Герате и в других городах я видел немало таких удивительных творений рук человеческих, и всякий раз они вызывали во мне двоякое чувство. Я восхищался ими, мысленно произносил слова благодарности их авторам, поражался мастерству тех, кто отлил эти отшлифованные временем кирпичи, создал нетленные краски, грациозные узоры, мощные колонны… И в то же время думал: почему сегодня все это отошло в прошлое? Почему не воздвигаются подобные здания и памятники? Неужто и впрямь оскудела наша земля талантами?..
Эти же чувства вызвало у меня сейчас и здание медресе Абдуллы-хана. Более четырех веков назад — в 1567 году — оно было построено, и вот стоит до сих пор, и так же голубеет, подобно летнему небу, эмаль на его колоннах, и так же радуют взор причудливые узоры.
Сколько мечетей! Сколько медресе! И каждое сооружение обладает только ему присущей, неповторимой прелестью, своей немеркнущей красотой. Узорная кладка стен поражает неожиданностью выдумки; порталы в разноцветной эмали, куполообразные окна, мозаичные купола; бассейны, выложенные изразцами и мозаичным кирпичом… Все это прекрасно — и все принадлежит древности! А что же завещает будущему наше время?
Весь день мы провели на ногах, обошли базары с крышами-куполами, заходили в караван-сараи, чайханы, где-то пообедали, где-то пили чай и не заметили того, что приближается вечер. Странствуя по городу, я видел, что в Бухаре, как в Кабуле, живут люди самых разных национальностей — узбеки, таджики, туркмены, афганцы, индийцы, персы… Идешь по улице — и какой только речи не слышишь! И всех людей объединяет одно — базар. Торговля, как могло показаться, это единственная движущая сила города. Вот закроется базар, запрутся лавки — и все замрет.
Я предвидел, что встречу в Бухаре и русских, но не думал, что их здесь так много. По улицам ходили празднично одетые господа, свысока глядящие на других или вовсе на них не глядящие. Мужчины и женщины небольшими группками, по двое, по трое, сновали из лавки в лавку и, судя по всему, чувствовали себя как дома. Именно это и удивляло меня, потому что здесь, в Бухаре, которая была оплотом мусульманства, женщина без чадры была просто вызовом. А русские ходили с непокрытыми головами и доступными любому взгляду лицами. И при этом ничего не опасались.
Мимо нас прошел человек в пенсне и с отполированной тростью в руке. Рядом с ним была нарядно одетая русская женщина. Скользнув по ним взглядом, Мухсин раздраженно сказал:
— Полковник Прохоров, один из военных советников эмира. Сейчас здесь появилось много таких — как крысы, сбежали с тонущего корабля. В основном это царские офицеры, служащие полиции и жандармерии, банкиры, заводчики… С помощью эмира они готовят крестовый поход на большевиков.
Погода неожиданно стала меняться, северный ветер принес с собою тяжелые и низкие тучи. Быстро стало темнеть, казалось, с минуты на минуту хлынет дождь. Но небо словно раздумало: тучи быстро поплыли кверху, ветер утих, и последние лучи солнца озарили горизонт багряным светом заката.
…Мухсин, как оказалось, жил в тесном дворике близ медресе Мир-Араба. Ему уже было за тридцать, но он оставался холостяком и о женитьбе даже не помышлял.
— Неужто тебе так и не приглянулась ни одна красотка? — пошутил я, когда мы уселись за стол. — Или не осталось их в Бухаре?