— Ложь! — воскликнул Саид Алим-хан, и пена закипела в уголках его рта. — Кто же, если не эмир, управляет страной?
Испуганно и подобострастно кушбеги поддержал своего повелителя:
— О аллах! Какая гнусная клевета! И чего только не приходится услышать человеку, пока он жив!
А посол продолжал, будто не замечая гневной реакции бухарцев:
— «Охладев к своему народу, бухарский эмир уже на продолжении многих лет направляет свое внимание на приобретение популярности и влияния не в Бухаре, а в России и отчасти в Турции, жертвуя сотни тысяч то на мечеть в Петербурге, то на строительство Геджазской железной дороги…»
— И буду жертвовать! — прервал эмир, задыхаясь от ярости. — Я не имуществом генерал-губернатора, доставшимся ему от отца, распоряжаюсь, а своими деньгами!
Он изливал свою злость на господина посла, хотя и знал, что не он был автором этого донесения. Мухаммед Вали-хан видел, что эмир окончательно утрачивает самообладание, но чтения не прерывал. Наоборот, голос его звучал все более уверенно:
— «Все это привело к тому, что несомненно очень богатая страна с трудолюбивым населением, Бухара, коснеет в невежестве, ее народ стонет под тяжестью непомерных податей, еще более растущих из-за алчности и крайней недобросовестности туземных…»
Посол осекся. Слова, какими метко бичевались эмир и его окружение, остались непрочитанными. Я понял, что, видимо, Мухаммед Вали-хан просто-напросто сжалился над эмиром и решил больше не бить по его нервам.
Но эмир вдруг вскинулся:
— Чего же вы? Читайте! Это даже любопытно послушать!
Иронический тон сказал больше, чем могли бы сказать слова: «Эта белиберда ничуть меня не задевает, можете читать, а могли бы и не читать — результат один!» И посол, конечно, понял эмира.
— Да нет, не стану отнимать у вашего величества время, у вас и без того хватает забот, — сказал он. — Разве что всего одно место еще процитирую, да и то лишь в интересах взаимопонимания. — Его ирония была едва ли не более откровенной, чем ирония эмира. — Итак… «Если Бухару имеется в виду присоединить к Туркестану как одну из областей, то, казалось бы, нет никакой необходимости выселять бухарско-подданных евреев из края…»
Дрожащими от возмущения пальцами эмир оглаживал бороду, нервно теребил ее, видимо не чувствуя боли. Горько усмехнувшись, он чуть не с издевкой повторил запомнившиеся слова:
— «Если Бухару имеется в виду присоединить к Туркестану…» Вот даже как! — Он уже не скрывал своей неприязни к послу. — Неужели именно так и сказано в письме генерал-губернатора белому царю?
— Не в письме — в отчете, — уточнил посол и, словно сочувствуя эмиру, тяжело вздохнул. — Однако в другом месте говорится, что торопиться с присоединением Бухары к Туркестану не следует, пока что рекомендуется лишь требовать от эмира проведения необходимых реформ. — Посол вложил отчет в конверт, конверт — в папку и заговорил уже от себя: — Нас удивляет, что чиновники белого царя и английские политики на Востоке делают, в сущности, одно и то же, и, видимо, те и другие считают истинных правителей страны — эмиров, ханов — всего лишь пешками в сложной игре.
Саид Алим-хан снова вспыхнул и покрылся потом, багрянец щек пробился даже сквозь бороду. Кажется, именно эти последние слова более всего возмутили эмира, и, как ни старался он это скрыть, усилия оставались тщетными. Да и посол, впрочем, был не многим спокойнее. Как я понял, рассуждения о пешках в сложной игре и его возмутили, ударили по самолюбию, хотя отчет этот он однажды уже читал.
Некоторое время все молчали. Потом Мухаммед Вали-хан взял в руки папку с отчетом и протянул ее эмиру со словами:
— Здесь, в этом документе, сказано немало. Быть может, ваше величество найдет время и просмотрит его на свободе, не торопясь?
Эмир нехотя взял папку и положил ее на инкрустированный серебром круглый столик.
3
Пришло время двигаться дальше. Господин посол сказал нам, что утром мы выедем в Новую Бухару, в Каган, а сегодня вечером ему еще предстоит разговор с Саидом Алим-ханом, — видимо, дневная встреча эмира не удовлетворила. Однако на вечер был приглашен один лишь Мухаммед Вали-хан.