Ахмед не случайно именно мне поверял свои мысли и сомнения. Дело даже не в том, что мы давно дружили и он полностью мне доверял. Более существенным в данном случае было мое происхождение: я родился в Самарканде, а мой дед Мадад-хан пользовался любовью Абдуррахмана-хана, который, в свою очередь, приходился дедом Аманнулле-хану. Когда в тысяча восемьсот семидесятом году Абдуррахман-хан был разбит эмиром Шер Али-ханом и бежал в Туркестан, мой дед не оставил его; они пересекли границу вдвоем. Всех беженцев взял под свою защиту генерал-губернатор Туркестана Кауфман. По его ходатайству Петербург установил Абдуррахман-хану ежемесячное пособие в 1250 рублей.
Итак, я родился там, в Самарканде. В Самарканде же родились и отец нынешнего эмира — Хабибулла-хан и его дядя Насрулла-хан. Когда пришлось бежать, моей будущей маме шел десятый год. В Самарканде сам Абдуррахман-хан со временем выдал ее замуж за одного из своих адъютантов — Абдукерима.
Лишь после десятилетних скитаний на чужбине, в восьмидесятом году, Абдуррахман-хан вернулся в Афганистан и завладел короной эмира. Но мой отец не сумел возвратиться домой. Из-за тяжелой болезни ему пришлось поселиться в Ташкенте, и едва мне исполнился год, он скончался.
Меня растил дед. Привыкнув к Ташкенту, он не имел намерения вернуться в Афганистан. Он хотел впоследствии послать меня в Петербург, в кадетский корпус, а пока что отдал сперва в русскую школу, а затем — в гимназию.
Я учился среди русских и узбеков. Дома у нас говорили по-персидски, но дед признавал лишь язык пушту. И получилось, что с детства я свободно разговаривал на всех четырех языках.
К девятьсот пятому году над Россией стали сгущаться тучи: началась война с Японией, затем вспыхнула революция…
Как раз в это время мой дед тяжело заболел. С каждым днем ему становилось все хуже, и однажды он сказал: «Кровь предков зовет меня. Я хотел бы перед смертью поклониться родной земле…»
Так, в тяжелое для России время — в конце пятого года — мы вернулись в Афганистан и стали жить в Кабуле. Закончив лицей «Хабибия», я поступил в военную школу «Харбие», где и познакомился с нынешним эмиром, Амануллой-ханом…
Вспоминая те дни, я увлекся, но Ахмед вернул меня к главной теме нашего разговора:
— Но все же как ты думаешь — не слишком ли рискованно действует его величество?
Я ответил на его вопрос вопросом:
— Ну, а что сделал бы ты на его месте? Ну, допусти на минуту, что ты — эмир. Судьба страны в твоих руках. Как бы ты поступил в этой сложной обстановке?
Ахмед растерялся. Помолчав немного, он улыбнулся и решил отделаться шуткой:
— Знаешь, что я бы сделал? Прежде всего, построил бы для молоденьких красавиц новый гарем!
— Вот видишь — ты уходишь от ответа! Вопрос серьезный, а ты балагуришь… Но я тебя всерьез спрашиваю: как бы ты поступил на месте эмира?
Ахмед призадумался.
— Видишь ли, — начал он уже серьезно, — в отношении англичан я проводил бы ту же самую политику — политику эмира. Но что касается большевиков… Здесь, я думаю, надо быть более осторожным. Эмир и сам говорит что пока еще не сидел с большевиками за одним столом и их цели, их намерения не вполне ему ясны. Но в таком случае, надо ли направлять Ленину это письмо? И какие основания есть ждать от него поддержки? Вот чего я не понимаю!
Я искоса глянул на Ахмеда.
— Но ты же сам недавно говорил, что нелегко быть эмиром! И ты был прав. Держать в своих руках судьбу такой страны очень даже непросто, и понять тот или иной политический шаг правителя не каждому дано, оттого-то, быть может, нам с тобой, и не нам одним, не всегда все ясно. Но одно бесспорно: чтобы уверенно вести за собою страну и чтобы престол был устойчивым, необходимо прежде всего добиться национального единства. Сколько эмиров сменилось за последнее столетие, сколько раз рушился престол, а почему? Первопричиной были разногласия, племенные и родовые раздоры, распри между власть имущими. Из-за всего этого опустошалась страна, разорялся народ. И конечно же эмиры отдавали себе отчет в том, где таится корень зла, но у них не хватало ни мужества, ни мудрости вовремя выдернуть этот корень. Возьмем хоть такой пример. Одной из законных жен покойного Хабибуллы-хана была, как известно, дочь Мухаммеда Шах-хана, знатного хана племени гильзаи. Другая жена была дочерью видного сердара момандов, Акбера-хана. Была еще жена из племени баракзаи — внучка эмира Шер Али-хана. И еще была жена — дочь правителя Кульяба, узбека Джурабека… Это — если уже не говорить об остальных его женах. Было ли все это случайностью? Нет, конечно же нет! Это было продуманной политикой смешения крови именитых ханов и сердаров. Так пытались укрепить династию. Но попытка была тщетной, престол не переставал расшатываться, потому что внутренняя и внешняя политика, в основе которой лежали эти браки, не отвечала ни интересам народа, ни интересам родины. И наш эмир прекрасно это понял, он понял, что ни смешением крови с ханской или сердарской, ни заигрыванием с англичанами устойчивого положения в стране не создать. Основная цель эмира — сорвать с Афганистана оковы колониализма. Если это возможно без того, чтобы пролить кровь в борьбе с англичанами, — я готов на сближение не только с большевиками, но и с самим дьяволом! Что скажешь, Ахмед, разве я не прав?