Так думал я, когда шел глубоким, как колодец, ущельем.
О суровости гор Сулеймана много рассказывал мой дед еще тогда, когда мы жили в Туркестане. Вечерами, бывало, за чаем, он вспоминал родную природу и с особым восхищением говорил о величии гор.
И вот наконец я вижу их своими глазами.
Приближался вечер. Узкое ущелье, то выпрямляющееся, то извилистое, змеилось средь горбатых гор и постепенно погружалось во мрак. Весна была в разгаре, однако здесь, меж камней, все еще сохранялась прохлада, а ночами даже подмораживало и пронзало холодным ветром.
Но, разгоряченные быстрым шагом, мы не чувствовали стужи.
Впереди шел высокий, сухощавый Хайдар-ага. На плече у него висела винтовка, за спиной — вещевой мешок. Он опирался на увесистую палку, но легкая, молодая поступь не вязалась с почти седой окладистой бородой, свисавшей на грудь. И лицо его, хоть и далеко не молодое, не говорило об усталости, лишь тюрбан по краям чуть потемнел от пота.
А я шел следом за Хайдаром-ага, едва не наступая ему на пятки. Так же, как на нем, на мне была крестьянская одежда — потертый бархатный жилет поверх белой рубахи, грубые штаны, темный тюрбан и солдатские башмаки. Но усталость сказывалась в каждом моем шаге, хурджун и винтовка словно свинцом наливались, я тяжело дышал, и даже усы мои были влажными от пота.
За своей спиной я слышал тяжелую поступь Асада. Он, кажется, вовсе выбился из сил, потому что, неожиданно остановившись, крикнул:
— Не перекурим ли, Хайдар-ага?
Но тот, не оборачиваясь, возразил:
— Нет, сынок… Если до захода солнца мы не выберемся из этого ущелья, придется всю ночь пролежать на камнях. Потерпи…
И так же бодро, не сбавляя шага, продолжал путь, Я посмотрел на Асада и с шутливым упреком в голосе сказал:
— Если уж ты сам себя тащить не можешь, то сбрось свой груз, и мы понесем тебя на паланкине. Согласен?
Но, судя по молчанию Асада, ему было не до шуток.
Ущелье меж тем становилось все более тесным и шумным. Казалось, вот-вот горы сомкнутся над головами, но вершины их не были видны, — лишь отвесные скалы темнели, отрезая от нас небо и словно лишая воздуха.
И наверное, именно потому, что весь день мы пробирались по сумрачным, узким ущельям, душа моя жаждала простора, пространства, беспредельной высоты неба…
— Ну и места! — невольно проговорил я ни к кому не обращаясь. — И как только тут живут люди?!
Но слова мои услышал Хайдар-ага и, обернувшись, ответил:
— Ничего, сынок, и здесь вполне можно жить, лишь бы был покой! Этими же самыми ущельями продвигались и англичане, отсюда били их пушки, и не однажды, а несколько раз за последние годы. Конечно, на первый взгляд все здесь кажется суровым, таящим в себе невесть какие опасности. Но если привыкнуть, — о, тогда нигде больше не захочешь жить!
Тропа стала круто подниматься вверх, каждый шаг давался теперь с еще большим напряжением, и лишь Хайдар-ага вида не подавал, что ему трудно, — шел все также бодро, мерно постукивая палкой.
Мы удалялись от ущелья, и мир словно распахивался перед нами все шире и шире. Спешившись сегодня на рассвете после двух дней, проведенных в седле, мы сразу же оказались зажатыми высокими мрачными скалами и лишь сейчас, при подъеме, будто возвращались к жизни. Не знаю, как другие, но я испытывал чувство радостного облегчения, словно вырвался из какого-то каменного плена. Нет, прав был Хайдар-ага, не дав нам в пути отдохнуть, иначе и впрямь мы провели бы ночь в холодном, сыром ущелье.
Откуда-то сверху до нас донесся собачий лай, и это было подобно райской музыке. Повеселел даже мрачный Асад.
— Не с самого ли неба льются эти звуки? — спросил он Хайдара-ага.
Тот шуткой ответил на шутку:
— Для тебя, быть может, они и впрямь божественные, но на самом деле это просто лают собаки!
— Господи, любому кобелю я был бы сейчас рад не меньше, чем родному тестю!
Хайдар-ага громко рассмеялся, но не успел и слова сказать, как путь наш перерезала целая свора псов, так что Хайдар-ага замер на месте.
— Э, Асад, — сказал он, — не слишком ли много у тебя тестей? Выходи-ка вперед и разбирайся с ними сам.
Мы так и покатились со смеху, и, забиваемый собачьим лаем, наш гогот скатился куда-то вниз, в ущелье, и было уже невозможно отличить его от басовитого лая псов.
Хайдар-ага сквозь зубы выругался, и снова мы двинулись в путь, однако тут же услышали чей-то строгий голос:
— Стойте! Кто такие?!