— Браво, адвокат! — воскликнул майор и по своей привычке смеяться, когда ничего смешного не происходит, громко расхохотался. — Я вижу, не зря вы провели в Англии шесть лет. Еще бы годика три-четыре…
— Тогда бы, возможно, — неучтиво прервал майора полковник Эмерсон, — адвокат научился более реалистично оценивать жизненные ситуации. — И он обратился к Юсупу: — Вот вы рассказываете о жизни английских крестьян. Но разве эта жизнь свалилась на них с неба? — Юсуп промолчал. — Нет, молодой человек, нынешний уровень цивилизации достался английскому крестьянству не так просто, как вы думаете. Много пота было пролито на протяжении веков. Сегодня четвертая часть планеты находится под опекой Великобритании, иначе говоря, более полумиллиарда населения земного шара получает от нас помощь. Думаете, легко нести такое бремя? Но мы несем его, идя на жертвы, несем добровольно — только ради исполнения долга гуманистов, ради нашей христианской миссии. Вот во имя чего мы идем на риск и носим оружие!
Лицо Эмерсона преобразилось, оно было одухотворенным, оно пылало горделивым сознанием своего нравственного превосходства. И голос звучал так убежденно, что можно было и впрямь подумать, будто он верит в свою философию. «Христианская миссия… Долг гуманистов…» Эх, если бы можно было встать и сказать!.. Сказать этому сытому, гладкому, велеречивому полковнику, как дорого обходится человечеству эта лживая, пустая философия!.. Но я обязан был сидеть молча да еще делать вид, что разделяю этот колонизаторский бред!
А полковник меж тем, чуть передохнув, продолжил так, будто паузы и не было:
— Однако мы не собираемся нести это бремя вечно. И в Индии тоже не намерены оставаться до бесконечности. Только станет ли в Индии лучше, если завтра мы ее покинем?
— Упаси аллах! — воскликнул Чаудхури и тяжело вздохнул. — Немедленно возобновятся междоусобицы, начнутся беспорядки, вспыхнет пламя ненависти, вражды, и даже те робкие ростки цивилизации, какие вы с собою принесли, быстро зачахнут. Мы отдаем себе в этом отчет, господин полковник. Но вы же сами здесь слышали, что творится в Пенджабе, — он охвачен огнем. Народ целыми отрядами уходит в Афганистан. В газетах пишут, что в Бомбее, Мадрасе, Бенгалии — беспорядки, смутьяны жгут все вплоть до лавок. Вот что нас тревожит! Конечно, господин полковник, вы лучше нас понимаете положение, и, возможно, что мы, как говорится, из мухи делаем слона или, по восточной пословице, снимаем штаны, не видя воды…
— Ха-ха-ха! — снова рассмеялся майор, но на этот раз в его смехе слышалось высокомерие, он как бы снизошел до этой грубоватой шутки. — Меткая пословица! Если применить ее к создавшейся ситуации, то получится, что вы снимаете штаны, еще не видя большевиков, — так?
Чаудхури не понравилось такое истолкование его слов, но и полковник, как мне показалось не был доволен поведением Джеймса. Покосившись на него, он заговорил:
— Большевизм, конечно, серьезный недуг, опасный недуг. Если бы не он, мир бы уже стабилизировался: война кончилась, немцы поставлены на колени… Во всех нынешних смутах виновны большевики и только большевики! — В голосе полковника опять зазвенели гневные нотки, он тяжело дышал. — Возможно, вы уже слышали, что готовится специальный закон о реформах в управлении Индией. Вскоре Индия обретет права доминиона. Экстремисты же пытаются опередить события, они учатся у большевиков, и потому в борьбе с большевизмом мы не пойдем ни на какие уступки, мы будем вырывать его с корнем! Ни большевикам, ни их приспешникам пощады не будет! Вы слышали о событиях в Амритсаре. Кое-кто хочет свалить их на генерала Дайера. Ложь! Генерал Дайер не виновен, он — солдат, он выполняет приказы. — Внутреннее волнение полковника все более отчетливо проступало на его лице, черные усы как-то странно подергивались, голос срывался. Он глотнул из своей рюмки коньяка и заговорил снова: — Из Лондона поступил приказ об усмирении Амануллы-хана. Установлено, что он действует по указке большевиков. Борьба с ним и будет борьбой с большевиками, а в подобных схватках не может быть места пощаде. Амритсарские события могут повториться и здесь. Учтите это, и пусть народ знает: меч обнажен, и это уже необратимо!