И тут послышался шум подъехавшей машины.
— Это полковник, — быстро сказал майор. — Вы пока идите.
Женщины удалились, взяв с меня слово, что мы еще встретимся.
Видимо, все роли были распределены заранее. В отличие от майора, полковник держался официально, сухо, не позволял себе ни шуточек, ни улыбок. В тонких пальцах он вертел карандаш, но ничего не записывал — просто расспрашивал, кого я знаю в Мазари-Шарифе и его окрестностях, с кем веду дела. Потом обратился к Кабулу. Его интересовало все, вплоть до слухов, какие ходят в народе об Аманулле-хане.
— В Бухаре и Туркестане вам тоже приходилось бывать? У нас и там есть дела? — спросил он.
Еще в Кабуле, перед выездом, мы предвидели возможность подобного рода расспросов со стороны английских разведчиков. Я знал, имена каких кабульских и мазаришарифских купцов должен называть, и заочно был даже знаком с одним купцом из Бухары. И потому на вопросы полковника отвечал спокойно, не задумываясь, четко. Когда беседа подходила к концу, Эмерсон спросил, как долго я намерен здесь оставаться.
— Я не спешу, — беззаботно ответил я. — Пусть сперва нормализуется положение…
— О, в таком случае не слишком ли долго вам придется ждать? — ухмыльнулся полковник.
— Один аллах ведает! Конечно, если бы удалось переубедить Амануллу-хана, вся эта смута прекратилась бы скоро. Но… Как говорится, сие от нас не зависит. Между тем, поверьте, господин полковник, что многие люди по ту сторону границы не уверены даже в том, доживут ли до завтра! Термез в руках большевиков, и одним прыжком они могут достигнуть Мазари-Шарифа, а вторым — Кабула. Но, видимо, Аманулла-хан просто не представляет себе, что судьбы народа висят на волоске… — Для убедительности я тяжело вздохнул и закончил: — Да, видимо, он не знает этого! Или не желает знать! Но тогда можно ли жить спокойно?
Пока я говорил, полковник сидел с задумчивым лицом, но думал ли о своем или слушал меня — кто знает! Потом он мельком глянул на свои часы и встал.
— Итак, мы пока прощаемся. До новой встречи… — И направился к двери. Однако от порога обернулся и добавил: — Если надумаете уехать раньше, сообщите нам. Не уезжайте, не попрощавшись…
Я вышел на улицу со странным чувством — полковник словно бы преследовал меня, я все еще видел его проницательные голубые глаза. «Не уезжайте, не попрощавшись…» Это не была просто светская фраза, этими словами он сказал мне, что они, англичане, взялись за меня всерьез и намерены оседлать…
В поисках выхода из создавшейся ситуации я медленно брел по улице и не заметил, как оказался у лавки Чаудхури.
Он стоял у входа и беседовал с каким-то индийцем. Я не стал мешать — прошел через двор в комнату. Чаудхури появился тут же. Он сообщил, что англичане не впустили в город представителей Национального конгресса и Мусульманской лиги. Под наблюдением английских солдат они отправили их в сторону Лахора. После этого Чаудхури сказал:
— В соседней комнате вас ждут… Какой-то старик.
Сердце мое учащенно забилось: неужели Хайдар-ага?
Да, это был он! Мы обнялись, как отец с сыном, на глазах старика показались слезы. Стараясь скрыть их, Хайдар-ага потер ладонями щеки, остановился против меня словно бы в нерешительности. Дышал он тяжело, прерывисто, я физически ощущал его взволнованность и подумал, что старик, видимо, не может смириться с гибелью муллы Махмуда.
Однако я ошибся. Хайдар-ага был встревожен тем, что тяжело ранили Асада. Вместе с ним т а м находится и беглый Осман-хан, и он хочет меня видеть.
Посоветовавшись с Низамуддином и Чаудхури, я быстро собрался в путь.
7
…И снова дороги, тропы, перевалы. Снова горы и ущелья… Трясясь в седле на своем гнедом коне, я пытался осмыслить все увиденное и услышанное за последние дни. Так мало времени прошло со дня, когда я покинул дом Яхья-хана, и так много познано! Новые встречи, знакомства, впечатления… Иной раз я чувствовал, что беспомощно барахтаюсь в гуще сложных событий, однако чем отчетливее сознавал это, тем большую решимость ощущал. Пока еще я не сделал ничего значительного, да и вообще способен ли я на это? Но в душе поселилось какое-то неосознанное чувство облегчения и даже гордости: так или иначе, но я — представитель целого государства и уполномочен говорить и действовать от имени целого народа! Какая же сила способна окрылить человека больше, чем сознание того, что тебе доверяют и что, не жалея сил, ты работаешь на благо своей страны. И какой бы опасной ни была моя миссия, я был доволен тем, что оказался в этих местах и в гуще важных событий. Я верил, что неведомый мне темный путь со дня на день станет проясняться и рискованная поездка даст желаемые плоды.