Я чувствовал усталость. Вернее, все трое, мы очень устали. Из города выехали еще в предрассветных сумерках, в полдень наспех перекусили и снова двинулись по ущельям, преодолевая их одно за другим. А сейчас уже солнце быстро меркло и вновь наступала тьма.
Атаулла сказал, что мы приближаемся к цели. Судя по всему, он не раз уже проделывал этот путь, потому что знал название каждого ущелья, знал племена, обитающие в этих местах.
Побагровевшее солнце уже скатывалось за горизонт, когда каменистая тропа круто взяла вверх. Наши кони взмокли и тяжело дышали, они пошатывались, спотыкались, и видно было, что совсем выбились из сил. Но вот Атаулла натянул поводья, кашлянул раз-другой. Никто не отозвался. Тогда он закашлял сильнее, так, что ему откликнулось эхо, и тут откуда-то издалека послышался шакалий вой, гулко прокатившийся по всему ущелью.
Атаулла легонько стеганул своего коня, и уже через несколько минут мы оказались на месте.
Хайдар-ага тяжело слез с коня и обратился к такому же, как он сам, старику:
— Ну, как чувствует себя наш джигит?
За старика ответил стоявший рядом с ним здоровенный молодой детина:
— Ваш джигит танцует! — И, взяв под уздцы моего коня, с улыбкой сказал мне: — Здравствуйте, господин купец!
Я пристально вгляделся в лицо незнакомца и не без труда узнал в нем Юсупа. Я не мог скрыть своего удивления, — ни Чаудхури, ни Низамуддин не сказали мне, что Юсуп отправился сюда.
Мы вошли в довольно просторную каменную пещеру. Казалось, ее вырубили в горе специально, и если бы не эта пещера, вообще невозможно было бы представить себе, что здесь может обитать хоть что-то живое. Кругом — ни звука, ни света… Но оказалось, что таких пещер здесь несколько, и та, в которую ввели нас, была, видимо, предназначена для наиболее почтенных людей: в ней даже висели два больших паласа, один из которых плотно закрывал вход. Вот почему свет не просачивался наружу. Каменный пол был устлан камышом и соломой, а поверх них — кошмами и паласами. На острых выступах стен висело оружие, одежда. А воздух казался очень тяжелым, спертым, пропитанным запахом пота, особенно после чистого и свежего воздуха ущелий и гор.
Асад лежал в глубине пещеры, пристально уставясь в ее причудливый «потолок». Заметив меня, он, не вставая, широко развел руки для объятия, приподнял голову. Мы встретились, как два брата встречаются после долгой разлуки. У меня даже сердце быстро и гулко застучало от радости.
К счастью, Хайдар-ага несколько сгустил краски, вернее, он был напуган больше, чем следовало, потому что Асад потерял много крови и упал без сознания. Но ранение не было тяжелым: нога уже действовала, и сейчас Хайдар-ага глядел на Асада с отечески-ласковой улыбкой и радовался его веселым глазам.
— Ты прошел первое испытание, сынок, — мягко сказал он и с облегчением вздохнул. — Как у нас говорят, щенок не станет кобелем, пока не испытает чужих клыков.
— Выходит дело, теперь уже наш Асад стал кобелем? — рассмеялся я над грубоватой поговоркой старика.
— Да! — вполне серьезно сказал Хайдар-ага. — Причем волкодавом!.. Не испытав серьезного укуса, в наше трудное время нельзя стать настоящим джигитом.
Палас, закрывающий вход в пещеру, резко откинулся, и вошел человек с закругленными усами, смуглый, крепкий, ширококостный. Я сразу подумал, что это Осман-хан.
Мы познакомились. За ужином и чаем непринужденно разговаривали. Постепенно те, кто пришли со мною познакомиться, стали расходиться. Поднялись и Хайдар-ага с Атауллой, причем Атаулла бросил на прощание:
— От нашего храпа вы все равно не уснете, так что лучше мы переночуем в другой пещере.
Мы остались вчетвером: Осман-хан, Юсуп, Асад и я. Заговорили о событиях последних дней, об аресте муллы Махмуда… Потом перешли к положению в Индии, обменялись мнениями о национальных силах, оказывающих сопротивление англичанам…
— Вот если бы эти силы удалось объединить, — сказал я, — тогда в тылу у англичан можно было бы организовать крупные акции.
Юсуп возразил: он считал, что это еще далеко от реальности.
— Я думаю, — начал он, — что силы, борющиеся в Индии с англичанами, можно разделить на три группы. Первая — это умеренные. Сюда входят, прежде всего, члены Национального конгресса и Мусульманской лиги. Они стремятся добиться независимости Индии умеренными, мягкими мерами, опасаясь наступать на хвост английскому льву и, наоборот, даже заигрывая с ним. Они призывают воздействовать на англичан словами, убеждением, верят, что те наконец сами поймут, какие надежды живут в сердцах индийцев. В этой группировке есть люди, особенно молодые, которые душой и телом преданы делу революции, однако все их усилия бесплодны, потому что у них нет ясной, четкой программы действий, такой, какая отвечала бы требованиям жизни. — Юсуп отпил несколько глотков чая. — Вторая группа — наша группа, то есть те, кого колонизаторы и их прислужники из местных называют экстремистами. Мы — сторонники открытой, решительной борьбы с англичанами. Если не бить нападающего, он решит, что ты безрукий. Англичане бьют нас ежедневно и ежечасно, почему же мы должны принимать это безропотно? Человек закаляется в борьбе, на удар надо отвечать контрударом! — Высокий лоб Юсупа перерезала поперечная морщина, его густые брови сошлись над тонким, прямым носом. — И наконец, третья группа, — продолжал он. — Сюда входят колеблющиеся, те, кто мечется между двумя первыми группами, бросается то влево, то вправо… — Он прямо посмотрел на меня. — Ваши друзья в Кабуле, люди Махендры Пратапа, тоже принадлежат к этой группе. Они хотели бы освободить Индию, но не своими руками, а силами, привлеченными извне. И потому в Москву, к Ленину, едут люди в надежде, что большевики введут в Индию свои войска. Уверен, что это пустая затея. Во-первых, Россия сама охвачена огнем; во-вторых, не кто иной, как Ленин, сказал: революция — не товар, который можно экспортировать в другие страны…