— Все готово, капитан. Можете приступать…
Я не отрывал он англичанина глаз. Он сидел все в той же позе, только тело его сейчас сотрясала мелкая дрожь. Да, конечно, мы не ошиблись в своем расчете!
— Что ж вы робеете, капитан? — с легким укором в голосе спросил Осман-хан. — Сами говорите, что двум смертям не бывать…
— Палачи! — чуть не сквозь рыдание воскликнул капитан, дикими глазами глядя то на Османа-хана, то на меня. — Палачи!..
В глазах Османа-хана вспыхнула ярость. Он приблизился к капитану.
— Это мы — палачи? Мы? А те, кто расстреливает людей из пушек? А генерал Кокс? Кто же они? — Капитан ссутулился и снова низко опустил голову. — Я тебя спрашиваю — кто такой генерал Кокс? — Смуглое лицо Османа-хана побледнело до белизны, лоб покрылся холодным потом. Он вплотную подступил к капитану и закричал: — Что ж ты молчишь, мерзавец? — И, сделав шаг назад, несколько раз пнул англичанина ногой. — Трус! Ничтожество! Да если бы перестрелять вас всех, аллах не посчитал бы это грехом! Цивилизованные дикари!..
Осман-хан неровно, прерывисто дышал. Окинув англичанина взглядом, исполненным презрения, он вышел из пещеры.
Видимо, уклоняясь от ударов, капитан поранил лицо о камень, кровь стекала из носа на потрескавшиеся губы. Он плакал, обильные слезы петляли по заросшим щекам.
И мне было его жаль. У меня защемило сердце. Но я не стал метать бисер перед свиньей, понимая, что слова участия его не смягчат. Он был не из тех, на кого можно воздействовать добром. Враг есть враг.
9
Встретиться с Сарваром-ханом оказалось труднее, чем я полагал. Видимо, он умышленно откладывал эту встречу, чувствуя, что им интересуются.
Принял меня его сын — Абдусатдар-хан. Я назвал себя, конечно, не подлинным именем, сказал, что привез Сарвару-хану привет от его старого друга, генерала Ахмадуллы-хана… В общем, действовал по плану, разработанному еще в Кабуле.
Генерал Ахмадулла-хан в свое время командовал военными гарнизонами в южных районах Афганистана. Он негласно сотрудничал с Сарваром-ханом и, случалось, брал его под защиту. Несколько лет назад генерала разбил паралич, и он уже не вставал с постели. Я был знаком с его сыном, управлявшим имениями отца в Джалалабаде.
Абдусатдар внимательно меня выслушал и, извинившись, удалился. Вернулся он уже с отцом: видимо, имя Ахмадуллы-хана произвело на старика впечатление.
Он вошел в комнату, переваливаясь с ноги на ногу, тяжело дыша, развалился напротив меня на подстилке и долго дышал открытым ртом, словно преодолел невесть какой трудный путь. Лицо его было отекшим, щеки — пухлые, будто изнутри его рот был надут, а жидкий, весь из складок, подбородок стекал на грудь… Сарвар-хан лежал на боку, и живот его круто выпирал под черным чекменем. «Интересно, — подумал я, — сколько же весит эдакая туша?..»
Я повторил то, что уже сказал Абдусатдару-хану, после чего Сарвар-хан забросал меня вопросами — от состояния здоровья Ахмадуллы-хана до того, как относятся к Аманулле-хану сердары, ханы, муллы и ахуны… Потом он велел одному из своих нукеров подать кальян и медленно заговорил:
— Через год мне исполняется семьдесят лет. Всю жизнь я провел в седле, с винтовкой наперевес, с патронташем на поясе. Я принимал участие во многих боях и не раз был ранен. Сначала я служил эмиру Шер Али-хану, потом выступал на стороне эмира Мухаммед Якупа-хана, затем защищал эмира Абдуррахмана-хана и, наконец, сотрудничал с людьми эмира Хабибуллы-хана. И ни один из них не умел по-настоящему править Афганистаном! Каждый цеплялся за подол англичан и жил в полной от них зависимости. Почему? Да потому, что миром правят сильные. Как говорят, мир принадлежит сильному, а жареная пшеница — зубастому. Кто сильнее, тот и управляет. А есть ли в наше время народ, способный соперничать с англичанами? Вон немцы попытались сотворить чудо, а кончилось тем, что, моля о пощаде, сдались на милость победителей. Нет-нет, именно англичане — львы нашей эпохи! И кто бы ни пытался им сопротивляться, все терпели поражение!.. — Хан глубоко затянулся. — Мы слышали, что и Аманулла-хан намерен восстать против англичан. Но неужели он менее уязвим, чем был его отец? Нет! И он кончит еще хуже, чем Хабибулла-хан. Так что, я думаю, в течение месяца, не больше, его пыл поостудят, и он поскачет по дороге, проложенной еще его отцом и дедом, и будет рад всякой возможности угодить англичанам. Но пока что народ здорово страдает. Не зря говорят: дерутся соколы, а ощипанным оказывается голубь. Если начнется война, первой ее жертвой будет народ…