Деревянный револьвер.
– Будем считать, что он настоящий. Шесть патронов. Продолжаем. Новый раунд.
– Ну, начало прежнее. Выпускаем барышень…
– Подождите! – Соня наконец подала голос. – Это… не совсем честно. Мужчины не должны умирать только по принадлежности к полу.
– Ты что делаешь? – шепнула Лиза и больно ткнула локтем в бок. – Все же нормально было.
– О, как милосердно с вашей стороны, мадемуазель Загорская, – скривился Сорин.
– Просто… Любой наш выбор будет субъективным, – продолжила Соня. – А у всех должны быть равные шансы, так? Надо бросить жребий. Это будет справедливо.
– А что, неплохая мысль!
– Спички будем тянуть?
– Да хоть бы и спички, какая разница.
– Уважаемые утопающие, пока вы размышляете, подумайте, что там, на земле, остались ваши близкие, – напомнил Озеров. – Они тревожатся о вас, плачут, молятся о вашем спасении…
– Слишком долго! – Спортсмен Ильинский снова встал и двинулся вниз, к кафедре. – Архаров, заходи слева, я справа. Пургин, ты меня своей пукалкой не напугаешь.
Архаров неспешно начал спускаться, обходя ряды по большой дуге.
Студенты заволновались.
– Я стрелять буду! – Револьвер в руке Захара ходил ходуном. – Не подходи!
– Ну, попробуй! – Ильинский развел руки, и пуговицы на рубашке жалобно затрещали. – Кишка тонка.
– Даю выстрел в воздух! – предупредил Пургин. – Бах!
– Ой, мамочки, не надо! – взвизгнула Лиза и попыталась упасть в обморок, но поняла, что при такой суматохе никто не обратит на это внимания.
А Соня впала в какое-то оцепенение.
Ильинский продолжал наступать, и Захар перевел дуло револьвера на него.
– Я говорю, не подходи!
– Не попадешь. Руки коротки.
– Еще шаг, и я стреляю! – Пургин прищурился и для верности подхватил револьвер второй рукой.
Тихоня Фролкин, невзрачный и неказистый паренек, редко подававший голос, вдруг бросился между ними, загородив тощим телом часть гребца Ильинского.
– Хочешь стрелять? Так стреляй в меня! – Голос у Фролкина был тонкий, отчаянный, срывающийся.
– В тебя-то зачем? – растерялся Захар.
– А мне все равно не жить! В любом случае нет шанса…
Фролкин мелко дрожал и всхлипывал, но не отступал с места.
– Эй, ты чего… – Ильинский притих и опустил ему на плечо гигантскую ладонь, отчего Фролкин присел на пару сантиметров. – Не надо так. Это же игра.
Пургин растерянно опустил пистолет. Фролкин тихо заплакал.
Прозвеневший звонок был совершенно неожиданным.
– Благодарю вас, господа студенты. – Озеров мгновенно преобразился, стал собранным и серьезным. – Поразмышляйте дома об Эросе и Танатосе. До следующей встречи.
Такой напряженной тишины после занятия Соня еще никогда не слышала. Студенты бесшумно и быстро собирались, стремясь как можно быстрее покинуть аудиторию. Лиза, как всегда, долго копалась, выкладывая из сумочки одни вещи и пытаясь засунуть туда другие. «Сейчас, сейчас», – бормотала она, бросая на стол многочисленные тюбики, баночки, коробочки и бог знает что еще. Как в этом крохотном ридикюле помещается столько барахла?
Соня по-прежнему находилась в некотором ступоре. Последние минуты игры подняли в ее душе прошлогодние неприятные воспоминания о том, как она чуть не стала двенадцатой и последней жертвой безумного душегуба Визионера. Смертельная опасность. Да что они об этом знают?
А Соня, увы, знает. И даже слишком хорошо. Почти забытые переживания вновь показались острыми и неприятно царапались внутри. Удивление. Злость. Разочарование. Ярость. Гнев. Надежда. Отчаяние. Страх. И желание, чтобы кошмар поскорее закончился. Чтобы пришел кто-то и разделался с этим ужасом.
Ей тогда повезло: Митя успел вовремя. А если бы не успел? Нет, даже думать об этом не хочется. А они играют. Вот старушка Зубатова тоже считалась бессмертной. И вдруг ее убили. Разве можно шутить над такими вещами? А еще преподаватель называется.
– Барышни, вам понравилось занятие? – Озеров собрал свои вещи и остановился возле них.
– Очень! – воскликнула Лиза и поправила кудряшки. – Это было так увлекательно, Могислав Юрьевич. Вы прирожденный ритор и педагог. Я так рада, что теперь вы вместо Труфанова. Он скучный, а вы совсем другой.
Озеров широко улыбнулся и перевел взгляд на Соню. Она кусала губы в попытке не ляпнуть какую-нибудь грубость. «Помни, что он преподаватель», – шепнул в голове воображаемый попугай. Так Соня с папиной подачи начала называть внутренний голос. Иногда дурная птица все-таки давала неплохие советы.
– У этой задачи ведь нет решения? – Соня наконец сформулировала относительно нейтральный вопрос.