— Чувак, я просто мою тарелки.
Отражение Джейкоба колыхнулось, и Никс почувствовал, как босс подошел ближе. Потянувшись над раковиной, хозяин забрал шланг, и Никс его выпустил, но отстранился от руки Клоуза.
— Нет, Никс. Ты ведешь себя как посудомойщик, стоишь в позе посудомойщика, но ты никакой не посудомойщик. Потому что посудомойщик стал бы мыть эти гребаные тарелки на самом деле!
— Так и есть, — пробормотал Никс, по-прежнему не отрывая взгляда от воды.
Ему хотелось встретиться глазами с Джейкобом, доказать ему, что он ценит хорошее отношение хозяина и хотел бы ему помочь. Никс знал, что тот старается для его же блага.
— Я только подвожу вас, — выговорил юноша, заставив себя поднять глаза.
На лице Джейкоба застыло разочарование — широкий рот скривился, темные, близко посаженные глаза тоскливо смотрят из-под мохнатых темно-каштановых бровей. И огонь, охватывавший его, от взгляда Никса вспыхнул еще ярче, словно стремился испепелить парня.
Чем ближе они подходили, тем ярче разгорался этот пожирающий огонь.
Никс отвернулся.
— Я не могу остаться.
— Что ты сказал?
— Я не могу остаться. Я вам не подхожу.
Джейкоб шагнул ближе. Никс увидел, как сияющая рука приближается к его плечу, и резко отстранился.
— Что происходит? — спросил Джейкоб.
Никс пожал плечами. Как можно объяснить то, чего сам не понимаешь?
— Джейкоб, чувак… — пробормотал он, чувствуя свое бессилие. — Я тебе не подхожу.
— Послушай, если ты подсел на «пыльцу», парень, мы сможем что-нибудь сделать…
— Нет, нет. Это не то.
Эти мантии света Никс видел и раньше: у девушки из сквота, которой перерезали горло, у одного человека, которого Никс заметил в автобусе на Берн-сайд-стрит и которого убили спустя две недели при попытке ограбления. Они были у множества людей, которых он встречал по пути с Аляски, но в последнее время ему стало казаться, что сияние сделалось ярче, наглее, агрессивнее.
Та же мантия света горела вокруг Френка Шедвелла, до того как мать Никса, Беттина, сделала то, что сделала. Если бы Никс остался в Ситке, Беттина тоже погибла бы. Теперь это сияние пожирало Джейкоба, и Никс боялся, что именно его сознание порождает этот свет. И оттого не мог смотреть на хозяина.
Не поднимая глаз, юноша покачал головой.
— Я должен уйти.
Джейкоб вздохнул.
— Иди передохни, перекури, займись чем-нибудь, успокойся. Я пока тебя подменю, — сказал он и хотел занять место Никса возле раковины.
— Чувак, я же сказал, — повторил Никс. — Я не гожусь.
— Никс, мать твою, иди передохни, а потом возвращайся и принимайся за работу.
— Нет. — Никс попятился.
Огонь стал слабеть, и Никс понял, что его решение уйти было правильным.
— Тут ничего не объяснишь…
— Что? — не понял Джейкоб. — О чем это ты?
Никс замолчал и пошел уже было из кухни, но остановился — просто так уйти он не мог. Он был обязан этому человеку. Подняв глаза, он снова взглянул на сконфуженного, печального Джейкоба.
— Ты старался, чувак. Ты сделал все, что мог.
— Не понимаю, о чем ты. — Джейкоб покачал головой. — Но делай как знаешь.
— Думаю, я знаю.
Он должен был сказать это. Он должен заставить Джейкоба поверить, что он панк, принципиальный придурок. Болван. Торчок. Кто-то, с кем не захочешь иметь никакого дела.
Уходя с кухни, Никс прихватил ломтик пиццы с артишоками и сыром фета — «радость яппи», как называл ее Джейкоб. На этом он сможет протянуть до завтра.
* * *В Ситке все было точно так же. Никс шел по улицам северо-западной части Портленда, направляясь к лесу, который, словно косматая голова, венчал исторический центр города, и вспоминал Аляску. Раньше он не позволял себе думать о покинутом доме, но в последние несколько недель, с тех пор как вокруг Джейкоба появилось сияние, Никс все чаще вспоминал свою мать.
Беттина Сент-Мишель была самой хорошенькой краснокожей из тех, что когда-либо оканчивали среднюю школу «Маунт Эджкамб» в Ситке. По крайней мере, так утверждал директор-бледнолицый, пытаясь клеиться к ней в продовольственном магазине, где она работала после окончания школы. Беттина не поверила ни единому его слову. Она пробила директору Харкину чек на его покупки: майонез, банки с лососем (выловленным где-то в тех водах, на которые она любовалась каждое утро, пытаясь вообразить скрытую под ними жизнь), белый хлеб, консервированную зеленую фасоль и бутылку водки, которая, как было известно Беттине, предназначалась для Эбби Харкин, директоровой пьяницы жены. Он предложил ей встретиться за ланчем в закусочной Колоскова, чтобы обсудить планы на колледж, но она пропустила это мимо ушей. Беттина знала, чего добивается директор Харкин, и ее светлая индейская головушка была тут совершенно ни при чем.