Решил забежать в госпиталь к Елкину. Купил ему свежую сайку с маком.
Однажды тот подошел с таинственным видом, показал коробочку с медными опилками и предложил посыпать ими кусок хлеба и съесть. И обязательно запить горячим сладким чаем. Объяснил, что таким образом хочет вызвать у себя язву желудка и комиссоваться по здоровью. Лехе предложил это как другу, по секрету. Маркс вежливо отказался. Елкин с недоумением пожал плечами, вытащил из кармана брюк грязный кусок серого мятого хлеба, обильно посыпал его медью и запихнул в рот. Налил кипяток из замполитовского чайника, сыпанул полвазочки сахара…
Опилки громко хрустели на кривых желтых зубах. Елкин морщился, говорил, что лучше мол, сейчас пострадать, чем мучиться три года…
Как ни странно, язву он так и не заработал. Зато во время приборки уколол себе чем–то безымянный палец. Тот начал гноится, опухать. Знающие люди говорили, что это панариций. Старшины советовали парить палец в моче. Елкин пытался заниматься самолечением, но ничто не помогало, отек все увеличивался. Он испугался, бросился в санчасть. Оттуда на «скорой», его сразу увезли в морской госпиталь.
Елкин появился с забинтованной рукой, висевшей на перевязи. В синем больничном халате он напоминал измученного инопланетянина с разбившегося марсолета. Глаза безумно вращались, он был чем-то подавлен, в лице угадывался страх. Мгновенно проглотил принесенную сайку и с горечью поведал о произошедших с ним неприятностях…
Как только привезли и прооперировали, его тут же взяла в оборот старшая сестра госпиталя. На двадцать семь лет старше его, могучая, почти двухметровая, с ногами сорок седьмого размера, с вызывающим какой-то суеверный трепет тяжелым лошадиным лицом, она втолкнула бедолагу в реанимацию, стиснула в сильных объятиях, задышала горячо, зашептала:
- Ну, давай же, морячок, давай…
Елкину показалось, что у него треснула грудная клетка, стало нечем дышать, он дико вскрикнул от ужаса, обреченно забился в железных тисках теряя сознание… Это ее только раззадорило. Привычным движением стянула с него штаны, плотоядно всхрюкнула и стала выделывать с ним такое, о чем и подумать-то стыдно. У Елкина никогда никого не было, девушки пугались, сторонились его, а тут такое… Он весь сжался от безотчетного страха, посерел…
Медсестра все билась с ним, пыталась возбудить, долго, мучительно. Ничего не получалось и она, уставшая, изнуренная неудачей, с обидой в голосе заявила, что никогда в жизни не испытывала такого унижения и обязательно это Елкину припомнит.
Потом уже он узнал, что у нее ревнивец-муж, начальник гарнизонной гауптвахты.
Елкин совсем потерял сон и все ждал возмездия, боялся… Что делать дальше, он не знал, просил Алексея помочь ему выбраться из госпиталя. Леха пообещал поговорить с Задиракой, все-таки у того везде связи. Видел, что Елкин ни в чем не виноват, жалел его.
Вышел на мороз и нос к носу столкнулся с сослуживцем - матросом Хмельнюком. Тот шел, сгибаясь под тяжестью огромных бидонов для горячей пищи. По одному в руках и сзади наподобие рюкзака они тянули его вниз, он шел небыстро, тяжело оступаясь на скользких поворотах. Нес обед на шлюпбазу.
Хмельнюк запомнился сразу. В первую же посылку с Украины, из дома, ему выслали столько свиного сала, что он начал его раздавать всей роте. Парни жевали жесткое, пересоленное, пахнущее кабаньей мочой сало, и удивлялись невиданной щедрости Хмельнюка. Хлеба не было, ели на ночь перед сном и, наевшись до отвала, сытые, легли спать.
Утром всю роту охватил жесточайший понос. В туалет невозможно было пробиться. Люди мучились, стонали, отчаянно держась за животы. Прибежала испуганная врачиха, думала – холера или тиф. Узнав про сало, не стала поднимать тревогу, посоветовала всем отлежаться. Выдала полведра активированного угля, велела принимать его, запивая большим количеством воды.
Так Хмельнюк сорвал боевую подготовку и учебные стрельбы, которые должны были состояться в этот день. Ему больше не доверяли. Мало того ночами он не скрываясь занимался рукоблудием. С ним не здоровались, презирали. Но ему было плевать, он бегал на камбуз смотреть, как толстые поварихи моют паровые котлы.
Алексей вспомнил, что у Хмельнюка был друг – матрос Лень. С доверчивыми синими глазами и густыми ресницами, небольшого роста, он производил впечатление простодушного мечтательного менестреля. Очень хорошо ко всем относился, никогда ни с кем не спорил, и все время держался возле старослужащих.