— Вот и вы, наконец, — вскричал он, впрочем с улыбкой, и протянул замасленную руку. — Вы, похоже, не очень-то торопились: я вас ожидал ещё три прилива назад, клянусь честью.
Честь адмирала была того же свойства, что и неторопливость Джека, и Джек лишь поклонился. Впрочем, Харт и не ждал ответа на своё замечание — просто машинальная придирка — и продолжал, неуклюже изображая фамильярность и дружеское расположение:
— Садитесь. Что это вы с собой сделали? Вы будто постарели лет на десять. Девчонки на задворках Портсмут-Пойнта, надо полагать? Хотите чашку чая?
Наибольшую радость в жизни Харту доставляли деньги, его главная страсть: на Средиземном море, где они вместе служили, Джеку необычайно везло по части призов, ему поручали крейсерство за крейсерством, и он положил в карман своего адмирала более десяти тысяч фунтов. Капитан Харт, в то время комендант Порт-Маона, к этому дележу, конечно, был непричастен, и его неприязнь к Джеку оставалась неизменной; но теперь он мог заработать на успехе Джека и старался выказать ему своё расположение.
Джек вернулся назад всё по той же тихой воде, но с немного просветлевшим взглядом. Он, правда, не понял, в чем причина благоволения Харта — это заставляло его нервничать, и тепловатому чаю тоже было неуютно у него в желудке; но, по крайней мере, его не встретили с открытой враждебностью, и ближайшее будущее было ему известно: «Поликрест» не шёл с конвоем, но должен был провести некоторое время в Даунсе для участия в укомплектовании команд эскадры и совершения беспокоящих атак на флотилию вторжения по другую сторону пролива.
Офицеры стояли на борту «Поликреста», встречая его; гамаки были сложены со всей тщательностью; палубы надраены, концы уложены в спиральные бухты, морские пехотинцы построены в строгом геометрическом порядке, с ружьями на караул, все офицеры отдают честь; но при всём этом что-то явно было неладно. Странный румянец на щеках Паркера, угрюмое упрямство, явственно читаемое на лице Стивена, озабоченные лица Пуллингса, Гудриджа и Макдональда — всё это объяснилось пять минут спустя, когда первый лейтенант вошёл в его каюту и сказал:
— Я с величайшим прискорбием должен доложить о вопиющем нарушении дисциплины, сэр.
Вскоре после завтрака, когда Джек был на борту флагмана, Стивен вышел на палубу; первое, что он там увидел, был человек, бегущий по палубе в сторону кормы и преследуемый помощником боцмана, который хлестал его по спине: зрелище не такое уж необычное на борту военного корабля. Но этому человеку вставили в рот тяжёлую железную свайку, привязанную шкимушкой, и когда он кричал, кровь стекала по обеим сторонам его рта. Добежав до квартердека, он остановился, и Стивен, вынув из жилетного кармана ланцет, перерезал шкимушку, вынул свайку и выбросил её в море.
— Я попытался образумить его, сэр, я сказал ему, что наказание применено по моему приказу, однако он яростно набросился на меня.
— Физически?
— Нет, сэр. Словесно. Он обвинил меня в трусости и усомнился в моей способности исполнять свои обязанности. Мне, конечно, следовало принять решительные меры, но я знал, что вы скоро вернётесь, и напомнил себе, что он — ваш друг. Я намекнул, что ему следует пройти к себе в каюту, но он отказался повиноваться и остался на квартердеке, у правого борта, хотя до его сведения было доведено, что в отсутствие на борту капитана занимать это место — моя прерогатива.
— Моя дружба с доктором Мэтьюрином не имеет к делу отношения, мистер Паркер: я удивлён, что вы вообще упомянули её. Вы должны понимать, что доктор — ирландец, джентльмен, весьма искушённый в своей профессии, но мало или, вернее сказать, почти ничего не смыслящий в морской службе, и к тому же терпеть не может, когда его разыгрывают — и он не всегда понимает, когда мы серьёзны, а когда — нет. Думаю, в этом случае имело место недопонимание. Я помню, как он очень даже резко набросился на штурмана «Софи», когда решил, что стал жертвой розыгрыша по поводу трисель-мачты.
— Штурман — это не лейтенант.
— Эй, сэр, вы собираетесь меня учить табели о рангах? Может, вы хотите просветить меня в том, что известно любому желторотому мичману? — Джек не повысил голос, но побледнел от гнева — не только из-за тупого упрямства Паркера, но ещё больше — из-за всей этой ситуации и всего, что из неё проистекало. — Позвольте мне заметить, сэр, что ваши дисциплинарные меры мне не по душе, я хотел, чтоб вы их пересмотрели, и полагал, что моего указания на совершенную незаконность вашего наказания для Айзека Барроу будет достаточно, чтобы вы уловили намёк. И другие возможности понять это у вас тоже были. Давайте внесём ясность, мистер Паркер. Я не любитель спускать шкуру с моих людей: у меня будет дисциплинированная команда, и я буду пороть, если понадобится, но бессмысленной жестокости у меня не будет. Как имя человека, которого вы прогнали по палубе с кляпом?