Она взяла его за руку и быстро провела за живую изгородь сада. Когда они подошли к калитке в парк, она сказала:
— Я так глубоко несчастна, знаете. — Стивен сжал её руку, но промолчал. — Это всё этот мистер Боулз. Они хотят, чтобы я вышла за него.
— И это для вас неприемлемо?
— Я его просто терпеть не могу. О, я не хочу сказать, что он груб, или нелюбезен, или хоть в малейшей степени непочтителен — нет-нет, это очень достойный, уважаемый молодой человек. Но он такой нудный, и у него потные руки. Он сидит на софе и томно вздыхает — то есть, я думаю, что это он думает, что томно вздыхает, и так мы сидим часами, и иногда мне кажется, что если он ещё хоть раз вздохнёт, я воткну в него ножницы. — Она говорила очень быстро, и теперь снова порозовела — от негодования. — Я всегда стараюсь удержать в комнате Сисси, но она сбегает — мама зовет её, и тогда он пытается взять мою руку в свою, и мы начинаем медленно передвигаться вокруг стола — просто смехотворно, в самом деле. Это всё мама — никто, конечно, не может быть более добр ко мне, чем моя дорогая мама — это она заставляет меня видеться с ним, она будет очень раздосадована, когда узнает, что он меня сегодня не застал, а ещё мне приходится давать уроки в воскресной школе — по этим противным брошюркам. Я ничего не имею против детей — бедняжки, у них всё воскресенье испорчено, ещё и после долгой церковной службы; но мне так ужасно стыдно ходить по домам селян — учить женщин, что вдвое меня старше, имеют семью и знают о жизни в сотни раз больше меня — говорить им, как экономить, содержать дом в чистоте, и не покупать лучшие куски мяса для их мужей, потому что это — роскошь, а Господу угодно, чтоб они были бедными. А они так вежливы, но я-то знаю, что они наверняка считают меня высокомерной дурочкой. Я немного умею шить и готовить шоколадный мусс, но не более способна вести дом и кормить мужа и маленьких детей на десять шиллингов в неделю, чем командовать кораблём первого ранга. Да кем они себя считают? — воскликнула она. — Только потому, что умеют читать и писать!
— Я тоже задавался этим вопросом, — сказал Стивен. — Этот джентльмен — пастор?
— Да. Его отец — епископ. И никогда я не выйду за него, даже если мне суждено умереть старой девой. Есть только один человек на свете, за которого я выйду, если он захочет взять меня в жёны — и он пришёл ко мне, а я его оттолкнула.
Слёзы, которые уже давно стояли в её глазах, теперь побежали по щекам, и Стивен молча вручил ей чистый носовой платок.
Они некоторое время шли молча: мёртвые листья, покрытые инеем, пожухлая трава, голые деревья. Миновали одну и ту же ограду дважды, потом трижды.
— Вы не могли бы дать ему знать? — спросил Стивен. — Он сам теперь не может сделать первый шаг. Вы же сами отлично знаете, как общество посмотрит на мужчину, который делает предложение наследнице, когда у него нет ни денег, ни перспектив, и к тому же он весь в долгах. Вам прекрасно известно, что ваша мать ответит на подобное предложение: а он щепетилен в вопросах чести.
— Я писала ему: я сказала ему всё, что только допускала скромность, но даже и так — это было очень, очень прямолинейно, чудовищно прямолинейно. Совсем нескромно.
— И слишком поздно.
— Слишком. О, как часто я повторяла это себе, и как сожалела об этом! Если бы он только хоть ещё один раз приехал в Бат — я знаю, мы бы достигли взаимопонимания.
— Тайная помолвка?
— Нет. Я никогда не позволю себе такого; но — прийти к согласию, не затем, чтобы его связать, вы понимаете — просто чтобы сказать, что я всегда буду его ждать. Ну, то есть, так я для себя решила; но он не приехал. Но я сама себя связала, и я чувствую, что должна ждать, как если бы дала слово, если только он не женится на другой. Но так — я буду, буду ждать, даже если это будет означать, что у меня не будет детей, а я так хотела бы иметь детей. О, это не романтическая болтовня, я не такая — мне скоро тридцать лет, и я знаю, о чем говорю.
— Но, конечно, теперь вы можете дать ему понять, что у вас на уме?
— Он не приехал и в Лондон. Я не могу преследовать его, и, возможно, надоедать ему и ставить в неловкое положение. Быть может, у него теперь другая привязанность — я его не порицаю, нет: я знаю, что для мужчин всё по-другому.
— Это всё та скверная история помолвки с мистером Алленом.
— Я знаю. — Долгая пауза. — Я теперь оттого такая раздражённая и нелюбезная с людьми, — наконец сказала София, — что я думаю: не будь я такой ужасной дурочкой, такой ревнивой, теперь, быть может, я была бы… Но только пусть они не думают, что я когда-нибудь выйду за мистера Боулза — потому что я за него не выйду никогда.