— Стивен, — сказал Джек, — как твои пчёлы?
— В полном порядке, благодарю, они демонстрируют активность, даже энтузиазм. Только, — добавил он, слегка поколебавшись, — мне кажется, я замечаю в них некоторое нежелание вернуться в улей.
— Ты что, хочешь сказать, что ты их выпустил? — воскликнул Джек. — Ты что, хочешь мне сказать, что у меня в каюте шестьдесят тысяч кровожадных пчёл?
— Нет-нет. О, нет. Не более чем половина этого количества, возможно даже меньше. И если ты не будешь их провоцировать, я убеждён, что ты можешь входить и выходить без малейших опасений, это же не дикие пчелы. К утру они обязательно вернутся домой, я в этом уверен, в ночную вахту я проберусь туда и закрою леток. Но, возможно, всё же будет лучше, если мы вместе посидим в этой каюте вечером, просто чтобы дать им привыкнуть к новой обстановке. В конце концов, определённое первоначальное волнение вполне понятно, и порицать за него нельзя.
Джек пчелой не был, и его первоначальное волнение было несколько иным. Ему было совершенно ясно, что «Лайвли» — закрытое, самодостаточное сообщество, цельный организм, для которого он чужак. Он и сам служил под командованием временных капитанов и знал, что к ним подчас относятся как к узурпаторам, что они могут вызвать недовольство, если станут много на себя брать. Разумеется, они обладали большой властью, но им хватало ума не пользоваться ею в полной мере. С другой стороны, ему, возможно, придётся повести корабль в бой; единоличная ответственность, шанс потерять репутацию или укрепить её — всё это касается только его, и хоть он здесь только временно и не настоящий хозяин, он не собирался играть роль Короля-Чурбана.
Действовать следует осторожно, но в то же время решительно… это трудный путь. Первый лейтенант со сложным характером мог испортить всё дело. Слава Богу, у него сейчас есть немного денег, и он пока что сможет прилично развлекать офицеров, хотя держать стол как у Хэмонда не получится, с его-то полудюжиной приглашённых к обеду каждый день. В скором времени можно надеяться на некоторый аванс от агента, но и сейчас нищим он выглядеть не будет. Есть какая-то латинская цитата на тему бедности и насмешек — нет, не вспомнить, в латыни он не силён. Он не должен быть смешным — для любого капитана это немыслимо.
— Стивен, дорогой мой друг, — сказал он компасу над койкой (поскольку находился в спальной каюте). — С чего тебе пришло в голову надеть эту дрянь? Что у тебя за исключительный дар — так надёжно скрывать свой талант под какой-нибудь чушью, которую к тому же не предугадаешь.
В констапельской, впрочем, звучало совсем иное.
— Нет, джентльмены, — сказал мистер Флорис, хирург. — Я уверяю вас, что это великий человек. Я просто до дыр зачитал его книгу — весьма яркое изложение, полное содержательных мыслей, кладезь впечатляющих изречений. Когда Главный медик флота инспектировал нас, он меня спросил, читал ли я её, и я с радостью показал ему мой экземпляр, весь в закладках и пометках, и сказал, что требую от своих помощников учить целые отрывки наизусть. Говорю вам — жду не дождусь, когда меня ему представят. И я очень хочу услышать его мнение по поводу бедняги Уоллеса.
На констапельскую это произвело впечатление — все они глубоко уважали учёность, и если бы не это неудачное замечание насчёт «индийца», были бы готовы признать шерстяное одеяние чудачеством философа — вроде вязаной диогеновой бочки.
— Но если он уже был на службе, — сказал мистер Симмонс, — то как нам следует понимать это замечание по поводу ост-индского корабля? Это очень похоже на оскорбление, и было произнесено с таким странным понимающим взглядом искоса.
Мистер Флорис посмотрел в свою тарелку, но оправдания там не нашёл. Капеллан кашлянул и сказал, что, пожалуй, не следует судить по внешним признакам — возможно, джентльмен в тот момент просто растерялся — возможно, он имел в виду, что корабль Ост-Индской компании это самый что ни на есть образец роскошного судна, и оно так и есть; с точки зрения комфорта благоустроенный «индиец» предпочтительнее корабля первого ранга.