Ощущение счастья и теплоты от радости молодого Пуллингса развеялось.
«Все порты, в которых я бывал, очень похожи между собой», — размышлял Стивен. «Все места, где скапливаются моряки. Я не думаю, однако, что это отражает их природу — скорее, природу суши». Он погрузился в размышления — как определить натуру человека? Есть ли постоянные факторы, определяющие личность? Что даёт утверждение «Я есть я» — и вынырнул из них, заметив Джека, который неторопливо шёл, пользуясь радостями воскресной свободы — с поднятой головой и не бросая тревожных взглядов через плечо. На улице было много народу, но в глаза Стивену бросились двое, державшиеся ярдах в пятидесяти позади Джека; крепкие парни, чем занимаются — по виду не поймёшь, и что-то в них было странное — они как будто были сосредоточены и не бросали взглядов по сторонам, что и заставило Стивена присмотреться к ним; он немного отступил от окна и не сводил с них глаз, пока они не поравнялись с «Георгом».
— Джек, — сказал он, — за тобой следят два человека. Иди сюда и выгляни, только осторожно. Вон они, стоят на ступенях особняка командира порта.
— Да, — сказал Джек. — Я знаю того, со сломанным носом. Он на днях пытался попасть к нам на борт; не попал, конечно, я его разом раскусил. Я думаю, он другого натаскивает, прагматичный ублюдок. А, пошли они к чёрту, — сказал он, возвращаясь к огню. — Стивен, как насчёт выпить? Я провёл всё утро на фор-марсе и продрог до костей.
— Немного бренди, думаю, будет как раз кстати — стакан настоящего нантского. В самом деле, у тебя усталый вид. Выпей это, и перейдём в столовую. Я заказал палтуса в анчоусах, баранину и пирог с дичью — простое островное меню.
Лицо Джека Обри просветлело, его нездоровый серый цвет сменился розовым, и казалось, он вновь заполнил собой мундир.
— Насколько же лучше чувствует себя человек, если его соединить с палтусом, бараньей ногой и косулей, — сказал он, поигрывая куском стилтонского сыра. — Ты куда лучший хозяин, чем я, Стивен, — заметил он. — Именно обо всём этом я и мечтал, только определения не мог подобрать. Я помню тот неудачный обед, на который пригласил тебя в Маоне — самый первый раз, когда мы обедали вместе. И они всё поняли неправильно, потому что не знали испанского — моего испанского.
— Это был прекрасный обед, и пришёлся очень кстати, — сказал Стивен. — Я превосходно его помню. Чай мы будем пить наверху? Я хотел бы послушать про «Поликрест».
Большую залу почти сплошь заполняли синие мундиры, с вкраплениями то тут то там морских пехотинцев, и разговор здесь был бы ненамного более приватным, чем сигналы в открытом море.
— Я не сомневаюсь, что у нас с ним всё получится, как только мы немного попривыкнем к его поведению, — сказал Джек. — Он, возможно, странновато выглядит для предубеждённого глаза; но на плаву он держится, и это — главное, понимаешь? Он плавает — это плавучая батарея, и вряд ли я видал подобную ему! Нам только доставить его куда надо, а там мы пустим в ход двадцать четыре тридцатидвухфунтовки. Карронады, скажешь ты — да, но тридцатидвухфунтовые карронады! С ними мы можем взять любой французский шлюп — это воистину сокрушительные орудия; можем даже потягаться с тридцатишестипушечным фрегатом, если только получится подойти к нему достаточно близко.
— Ну, по этой логике ты можешь замахнуться и на трёхпалубник первого ранга — с шести дюймов; а то и два, если сумеешь вклиниться между ними и стрелять с обоих бортов. Только поверь мне, дорогой мой, это порочная логика, Боже упаси. Как далеко эти твои карронады швыряют свои чудовищно огромные снаряды?
— Ну, если ты хочешь попасть туда, куда их нацелил — надо подойти на пистолетный выстрел, но если встать нок к ноку — о, они проломят любую дубовую обшивку!
— А что делает противник со своими длинноствольными пушками, пока ты изо всех сил стараешься приблизиться? Но, конечно, я не собираюсь учить тебя твоему ремеслу.