«Поликрест», словно упершись в какую-то мягкую преграду, прекратил ход вперёд — Джек явственно ощущал это под ногами — и начал двигаться в обратную сторону; передние паруса и положенный под ветер руль по мере продвижения поворачивали его нос к ветру.
— Выровнять реи на грот— и бизань-мачтах. Живо на брасы!
Похоже, судну был не по душе поворот оверштаг, зато, с такой странной острой кормой, оно неплохо шло ею вперёд. Такого заднего хода Джек не видел ещё ни разу.
— Восемь с половиной, — донеслось с русленя.
Корабль шёл по дуге; выровненные реи на грот— и бизань-мачтах стояли параллельно ветру; марсели полоскали. Дальше, дальше — и вот ветер оказался позади траверза, и по всем правилам задний ход должен был прекратиться, но он не прекратился, судно по-прежнему шло не в том направлении — и при этом с замечательной скоростью. Марсели наполнились ветром, руль переложили на ветер, но судно по-прежнему скользило назад, вопреки всем известным принципам. Словно все прочные, надежные устои мира Джека Обри, так хорошо знакомого, пошатнулись — на миг; он перехватил ошарашенный, смятенный взгляд штурмана, а затем, будто со вздохом мачт и штагов — причудливым, натужным стоном — движение «Поликреста» перешло через едва заметный момент неподвижности в обычный ход вперёд. Ветер оказался прямо в корму, а затем — по левой раковине; и, приказав поставить бизань и круто обрасопить все реи, Джек утвердил судно на курсе, отослал вахту вниз и с нахлынувшим облегчением прошёл к себе в каюту. Устои мира вернулись на своё место, «Поликрест» направлялся к выходу в Ла-Манш с ветром в один румб от крутого бейдевинда, команда сработала не так уж плохо, никакого такого времени потеряно не было; и, если повезло, его стюард уже, должно быть, приготовил ему изрядную дозу кофе. Он присел на рундук, привалившись к наклонённой переборке; над его головой слышался торопливый топот ног: люди сворачивали тросы в бухты и приводили всё в порядок; а затем донёсся звук так надолго прерванной уборки — «медведь», крупный, вырезанный в виде корыта и утяжелённый ядром каменный блок — начал скрести по палубе в восемнадцати дюймах от его уха; он моргнул пару раз, улыбнулся и так, улыбаясь, провалился в сон.
Он спал, когда матросов созвали на обед, спал, когда констапельская уселась за свой окорок и шпинат, и Стивен впервые увидел всех офицеров «Поликреста» вместе — кроме Пуллингса, который стоял на вахте, вернее сказать, расхаживал по квартердеку, заложив руки за спину и стараясь насколько возможно подражать повадкам капитана Обри и выглядеть дьявольски суровым, жёстким и угрюмым офицером, несмотря на бурлящую в нём радость.
Во главе стола сидел уже знакомый Стивену мистер Паркер — высокий, сухой, с недовольным видом человек — довольно привлекательной внешности, если бы не выражение лица; затем — лейтенант морской пехоты в красном мундире, черноволосый шотландец с Гебридских островов, с настолько рябым от перенесённой оспы лицом, что даже трудно было разобрать его обычное выражение; впрочем, манеры у него были очень благородные; звали его Макдональд. Подле него сидел мистер Джонс, казначей — тоже брюнет, но на этом сходство заканчивалось: казначей был унылым вялым маленьким человечком с обвислыми щеками и сырного цвета лицом — равномерная бледность разливалась по его высокому лбу и даже на простиравшуюся от уха до уха лысину. Её лишь сзади окаймляли прямые седые волосы, свисая на шею и переходя в бакенбарды; однако сильная поросль бороды, что упорно пробивалась на поверхность, была тёмной — синеватым оттенком ложилась на челюсть. Видом он был точь-в-точь мелкий лавочник; впрочем, он не дал им времени познакомиться с собой поближе, потому что при первом же взгляде на свою тарелку выскочил с горловым звуком из-за стола, нетвёрдой походкой бросился в кормовую галерею, и более его не видели. Затем сидел штурман, позёвывающий после утренней вахты — худой, пожилой, седоватый человек со светло-голубыми глазами — он почти не проронил ни слова с того момента, как сел за стол. Стивен, по своему обыкновению, был молчалив, прочие ещё не определились с отношением к своим новым сослуживцам; и, зная, что хирург — близкий друг капитана, не торопились его расспрашивать.
Однако по мере удовлетворения аппетита Стивен обыкновенно начинал ощущать жажду знаний; и, положив нож и вилку, он спросил штурмана:
— Позвольте узнать, сэр, каково назначение этого любопытного обитого металлом наклонного цилиндра, что установлен как раз перед моей кладовой? Как он называется?
— Видите ли, доктор, — сказал мистер Гудридж. — Как его назвать, я и сам не знаю — разве что извращением, а кораблестроители вроде бы называли это камерой сгорания, ну и я так понимаю, что это место, где было установлено секретное оружие. И выходила эта труба на палубу — туда, где теперь форкастель.