— Что за секретное оружие? — спросил Макдональд.
— Что-то вроде ракеты, полагаю.
— Ну да, — сказал первый лейтенант, — типа огромной шутихи, но не прикреплённой к направляющему шесту. То есть, направляющим шестом был весь корабль, а те наклонные желоба и рычаги служили для того, чтобы сдвигать её вперёд или назад для изменения угла наведения; по расчётам, это оружие должно было уничтожить корабль первого ранга с дистанции в милю, и ему следовало находиться в диаметральной плоскости для смягчения влияния бортовой качки — и для того же предназначена система боковых килей и рулей.
— Если ракета имела калибр с эту камеру, то отдача должна быть чудовищной, — заметил Макдональд.
— Да, чудовищной, — сказал мистер Паркер. — Поэтому и сделали острую корму, чтобы днище не разломало при резком толчке — откатился бы весь корабль, и плоскую корму просто разрушило бы сопротивлением воды. И даже так пришлось нагородить кучу дерева вместо обычного ахтерштевня, чтобы выдержать первый удар.
Одна весьма высокопоставленная особа, что присутствовала на испытании, стоившем жизни изобретателю, рассказала мистеру Паркеру, что корабль отбросило назад на полную длину и погрузило в воду до винтранца. Эта высокопоставленная особа была против испытаний с самого начала; мистер Конгрив, который тоже присутствовал, сказал, что это не сработает — оно и не сработало, как не срабатывали никогда все эти нововведения. Сам мистер Паркер против любого нарушения традиций — это ни к чему военному флоту — и ему нет дела, скажем, до этих кремнёвых замков на пушках; хотя, конечно, если их как следует отполировать — ими можно покрасоваться при инспекции.
— А как погиб этот бедный джентльмен? — спросил штурман.
— Похоже, он пожелал самолично поджечь фитиль, а поскольку заряд сразу не воспламенился, он засунул голову в эту камеру, чтобы узнать, в чем дело, и тут-то она и взорвалась.
— Что же, жаль его, — сказал мистер Гудридж. — Но, по правде говоря, было бы неплохо, если бы он заодно потопил и этот корабль. Никогда не видел более немореходного судна, чем это, а я чего только не повидал в своей жизни. Валкое как никто; его снесло под ветер между Биллом и Сент-Хелен хуже, чем обычный плот — всё из-за его острого днища и выдвижных килей; а уж рыскает — только держись. Поворот оверштаг и в мельничном пруду не смогло бы сделать. И ничем-то ему не угодишь. Оно напоминает мне миссис Гудридж: что ни сделаешь — всё неладно. Если б капитан не повернул на заднем ходу в мгновение ока — ну, даже и не знаю, где б мы все теперь были. Замечательный манёвр, должен сказать — видно настоящего моряка — хотя я бы, пожалуй, на такое не отважился — только не с этими оборванцами, что зовутся у нас тут командой. И уж конечно, вперёд кормой мы шли куда как дольше, чем я бы посчитал возможным. Как вы, сэр, сказали, оно было построено для отката — вот я и думал, что нас так и будет откатывать и откатывать, покуда мы не налетим на французский берег. Чудо-юдо какое-то, из самых дурных — таково моё мнение, и это просто благословение Господне, что у нас капитаном настоящий моряк; да только что он сможет сделать — что сам архангел Гавриил сделает, коли дойдёт до шторма — этого я вам не скажу, потому как и сам не знаю. Ла-Манш не настолько широк, а этой посудине для манёвра, похоже, требуется Великий Южный океан, в самой широкой его части.
Причиной этих слов послужила усиливающаяся бортовая качка «Поликреста», отчего корзиночка с хлебом отправилась прогуляться по столу, а один из мичманов — в каюту Джека, сообщить, что ветер сместился к востоку. Это был похожий на мышонка ребёнок, втиснутый в парадную форму, с кортиком на боку — похоже, он так и спал во всём этом.
— Благодарю вас, мистер… — сказал Джек. — Не помню вашего имени.
— Парслоу, сэр, если вам будет угодно.
Конечно. Протеже члена Комитета Адмиралтейства и сын вдовы морского офицера.
— Что это у вас с лицом, сэр? — спросил он, глядя на облепленный корпией зияющий красный порез, что шёл по гладкой округлой щеке юнца от уха до подбородка.
— Я брился, сэр, — сказал Парслоу с плохо скрытой гордостью. — Брился, и тут накатила большая-пребольшая волна.
— Пусть на это посмотрит доктор, и передайте ему, вместе с моим поклоном, что я был бы рад, если бы он выпил со мной чаю. Почему на вас парадная форма?
— Говорят, я должен быть примером для людей, сэр — первый день в море.