Сивашская крупная, белая, сочная соль, ее не спутаешь ни чешской, ни с какой там иной солью, добывавшейся в подземельях.
Конь Атрака, учуяв запах соли, повернул голову к озеру, но Атрак легким похлопыванием нагайки повернул его на верный путь. Шли как-то веселее, будто чуя привал, кони уже не поворачивали головы к озеру, лишь вдыхая глубже драгоценный аромат.
Узкая естественная дорога меж двумя водными гладями уходила вдаль, поворачивая за лукой моря. Кони легко шли по этой каменистой тропе, пленники плелись вслед за хвостами коней, как будто чуяли близкий конец длинной дороги.
Наконец Атрак выдохнул счастливое слово: привал! В сумраке вечера, дымке пара от моря в легком тумане зрились недалече какие-то низкие развалины бывших построек. Но встали на ночлег не у них, Атрак заставил полон присесть прям на дороге. Привычно-обычно набрали сухой травицы, разожгли костерца. Разведка прискакала с хорошим донесеньем: опасности нет. Разведчики по пути добыли зайчатины, и пленники, вдоволь наглотавшись голодной слюны, наконец получили свою долю от пиршества временных хозяев.
Монахи по примеру Евстратия нажевались всухомятку каких-то ягод остатков, хлеб давно закончился по дороге. Попили чистой водицы, не обращая внимания на привычную боль в животах, положились вповалку кругом костерков. Хоть и теплынь дня опускалась теплым пологом на людские тела, ветер от моря гнал влагу ночную, принося прохладу летнего бриза.
Утром пинки половцев подняли людской плен от плена сна, погасшие угольки костров заметали травой и песком, протоптались кони по биваку, и ничто уже не говорило о людском нахождении на этом отрезке пути.
Атрак вел людей к дальним низким постройкам, за которыми снова виднелась гладь озера. Озеро было мутным, и издали казалось очень глубоким. На берегу пенным барашком стыла соль, но кони, брезгливо понюхав белые барашки соли, фыркнув черными ноздрями, отказались есть соль и пить мутную воду.
Купальни
Половцы смотрели на юного вожака: к чему привел этот дальний путь? Ни коням водопоя, ни людям напиться. Тогда к чему мутное озеро с глубокими каменными ямами вкруг озерца? Каждая яма неглубока, не широка, на домовины (захоронения-гробы) славян не похоже, на могильники кочевников тем паче, что за странные выдолбленные ямы? Ямы были явно древними очень, свежая поросль фиолетовой травы пучками окружала ямы странного черно-серого цвета.
Недоумение воинов смешило Атрака. Поняв, что люди ждут пояснений и от недоумения готовы перейти к резким вопросам, усталость пути сбивала привычный ритм дисциплины отряда, Атрак пояснил:
«Как-то дядя привел нас сюда, когда посекли пол-отряда. Тогда посеклых людей мазали черной грязью из этого вот озера каждый день, грязь застывала серою коркой, тогда снова мазали. Семь лун мы были у озера, семь дней мазали люди раны свои. Дядька и меня мазать заставил спину ему да шею, в которой стрела печенега след дырявый оставила. Так вот, не поверите, на седьмую луну рана та затянулась. Грязь мы смывали этой водою. Знаете, как люди противились? Дядьке орали: «половцу – мыться!? Обычай нарушить, сдохнуть прикажешь!?» Так дядя пример подавал, грязью из озера ладонью зачерпав, на раны ту грязь положил. И люди привычкам своим изменили, согласились, что лечение грязью, это ж не мыться в воде, а просто лечиться.
И вам я советую: грязи приложим, здесь отдохнем не семь лун, как дядя, но три луны дам, отдыхайте, впереди – Херсонес!
(Речь идет о знаменитых сакских грязях, лечивших еще Плиния Старшего сотоварищи. То есть древние римляне добирались морем и берегом по провинциям, добредая до сакских озёр, которые лечили-излечивали тысячи болячек. Радикулиты, прострелы, кожные заболевания, раны, и даже проказу, как гласила молва, лечила чёрная грязь. Лечила чёрная жижа даже бесплодие.
И тащились в дальний путь, очень далёкий путь и патриции, как Плиний, и простолюдины, болеют то все. А после Плиния ромеи из Византийских провинций протоптали путь к сакским озёрам, даже поначалу облагородили их, но потом запустили, почему, невдомёк.)
Атрак дал отмашку, и полонянам дали место привала у самых дальних каменных купален. Славяне с величайшим наслаждением лезли в воду, вспоминая родные баньки, березовые венички, глубину и чистоту озерцов или речек близ банек. Тут было хоть и не то, но все же вода. Озеро было не глубоким, женам по шею. Купались совместно: сказался старый обычай русских селений.
Монахи отбрели подальше от гама людского, тоже с наслаждением окунались в небывалую иордань. Каламутилась со дна черная грязь, щипля усталые ноги, раны от соли зудели, черная грязь впитывалась в мелкие ранки, застревая на струпьях. Чистила вода, очищала, Иордань, да и только. Счастливые лица полона смешили конников стражи: что такого в воде находит полон? Вода – это пить, а мыться, то блажь или дурость отсталых словянских племен!