— Что срочного? — спросил Певунов.
Зина ответила не сразу: она могла себе это позволить. Зина работала с Певуновым больше десяти лет, он доверял ей как самому себе. Это была женщина средних лет, некрасивая, с остреньким носиком и маленькой головкой, капризная и циничная. У нее не было ни мужа, ни детей, единственной ее постоянной и болезненной привязанностью был Сергей Иванович.
— Вам не двадцать лет, Сергей Иванович, — сказала она осуждающе, оттопыривая толстую нижнюю губу. — Когда–нибудь вот так накачаетесь и — инфаркт. Это бывает у пожилых загульщиков.
— Бывает, — согласился Певунов. — Сколько угодно случаев. Однако бывает и иначе. У нас в доме один забулдыга вроде меня бросил пить. Знаешь, пил, пил всю жизнь, а потом взял и отрубил. Сразу. То ли совесть заела, то ли деньги кончились, а я так думаю, кто–то его подучил, недоброжелатель какой–то. Короче, завязал он с питьем, повыхвалялся денька три, а через неделю, гляжу, везут уже его закапывать.
— Помер?
— В одночасье. Так что все–таки у нас на сегодня?
Зина, заслушавшись, чуть не прозевала закипевший кофе.
— Минут через десять Желтаков пожалует, вы его вызывали. В пятнадцать встреча с туристической группой из ФРГ. В шестнадцать тридцать — инструктаж. Больше пока ничего.
Певунов потер виски ладонями.
— Вполне достаточно. Выходит, раньше пяти отсюда не вырвешься… Чего от меня немцам надо, не знаешь?
— Представители торговых фирм. Интересуются вопросами сбыта.
— Господи, было бы чего сбывать.
В своем кабинете Певунов несколько минут просидел за столом, тупо уставясь на календарь–еженедельник производства Внешторга.
Потом позвонил своему заместителю.
— Привет, Василий Василич! Голова не болит?.. Это хорошо. Ты это… немцы к нам приедут после обеда, подготовь какие–нибудь материалы поэффектней. Да, надо их, наверное, угостить, а? Ну, кофе, фрукты. Я думаю, достаточно? В общем, возьми это на себя, хорошо?
— Будет сделано. А у тебя что, голова болит?
— Болит проклятая. Мигрень.
— У меня тройчатка есть. Принести?
— Не надо. Перетерплю.
Прихлебывая кофе, Певунов нехотя пробежал глазами жалобу на директора универсама Желтакова. «…Мы, нижеподписавшиеся, находясь в приемной Желтакова, случайно стали свидетелями его разговора по селектору с товароведом Зайцевой. Зайцева спросила директора, что делать с остатками „одесской“ колбасы, которая начала протухать. Желтаков спросил, сколько колбасы осталось, на что Зайцева ответила ему — около двухсот килограммов. Тогда Желтаков распорядился, чтобы колбасу выкинули на прилавок… Мы купили триста граммов этой колбасы и увидели, что она совсем гнилая и может вызвать тяжелое отравление…»
Под жалобой три разборчивые подписи и адреса. «Женщины, женщины, — подумал Певунов. — Не догадались в прокуратуру отправить. Вот было бы хорошенькое дельце».
Вскоре в кабинет вошел Герасим Эдуардович Желтаков, высокий, элегантно одетый мужчина лет тридцати пяти. Вид у него был обиженный.
— Садись, — пригласил его Сергей Иванович. — Давненько не виделись.
— Не по моей вине, — Желтаков уютно расположился в кресле, достал пачку «Мальборо», протянул сигареты Певунову.
— Не отравленные? — спросил Сергей Иванович с испугом.
— Шутите? А мне не до шуток.
— Знаешь, зачем тебя вызвал?
— Догадываюсь. Сумасшедшие бабы телегу накатали.
Певунов разглядывал его с любопытством. Этот молодой человек был из другого поколения, сытого поколения. Образованный, с внушительными манерами, умеющий постоять за себя. По внешности — научный работник среднего звена. Не то что их старая красномордая торговая гвардия, умеющая либо лезть на рожон, либо, в случае явной опасности, ускользать ящерицей меж камней. Ценный кадр, перспективный. И смотри ты, как по–глупому влип! По селектору слишком громко орал.
— Сколько лет директорствуешь, Желтаков?
— Пятый год.
— А гнилой колбасой давно торгуешь?
Желтаков гневно дернулся, на щеках его проступили два симметричных красных пятна.
— Я попрошу не разговаривать со мной в таком тоне.
— Почему?
— Я вам не нашкодивший мальчишка.
Певунов изобразил изумление.
— Тогда простите великодушно… действительно, хм! А скажите, уважаемый Герасим Эдуардович, сколько всего поступило в магазин «одесской» колбасы?
— Полтонны.
— Так. И куда делись триста килограммов? Ведь протухло только двести.
— Триста килограммов продали раньше, — Желтаков не смутился, но красные пятна на его щеках превратились в багровый румянец.
— Это неправда, — мягко заметил Певунов. — Изволили вы соврать, драгоценный Герасим Эдуардович. Я скажу вам, как было дело. Триста килограммов вы распродали своим знакомым и всяким нужным людям с черного, так сказать, хода. А оставшуюся колбасу придерживали на всякий случай. Не тушуйтесь, так многие делают. Явление дефицита диктует и правила его распределения. Верно?