— Ответ очевиден, иначе бы ты так долго не мариновал меня.
— Сомнительно, иначе бы я так сильно не сходил по тебе с ума. Ты же под кожу ко мне забралась. Ты в моих венах течешь. Это куда глубже, чем просто в сердце.
— Романтик, — протягиваю. Присаживаюсь на край кровати, глядя на него снизу вверх. С широко разведенными бедрами, упираясь руками за спиной. Чуть прогибаясь.
— Да нет, не особо, просто люблю тебя. И сейчас буду жестко, долго и методично вытрахивать из тебя малейшие сомнения в моих словах. Малейшие сомнения, касающиеся нас и нашего совместного будущего. Теперь ты моя жизнь, моя сучка, моя шлюха, моя любовь и боль.
— Скажи еще раз.
— Моя, — повторяет, запуская одну руку мне в волосы, а второй сжимает горло. Рывком заставляет запрокинуть голову. — Моя, — с рычанием. А я смотрю нагло, возбужденно и подчиненно. — Моя, — с силой сжимает, перекрывая кислород. Заставляя раскрыть рот и облизать пересохшие губы, следом громко выдохнув. Впечатывает меня лицом в свое тело.
Жадно всасываю кожу на животе. Вылизываю, спускаюсь к его члену, сжимаю тот в руке и начинаю медленно целовать вдоль ствола. Облизываю яйца, чтобы следом вобрать их в рот и обсосать. Специально зашипеть, когда он сжимает мои волосы на затылке сильнее, и вобрать до самого горла напрягщуюся плоть. Пока тот не становится каменным в моем рту. Пока он не вздергивает меня вверх, разворачивает в своих руках и прогибает в пояснице. Рывком войдя. Глубоко. До упора. Наклоняясь, кусая-целуя мои плечи и шею. Лижет пошло. Сосет кожу, оставляя метки. Двигается медленно, но то почти покидая, то с силой возвращаясь в мое тело. Это почти больно. Его медлительность и резкость. И так сильно скручивает от удовольствия, что сжимаю до побелевших пальцев в руках простыни. Я не просто стону в голос, я вскрикиваю от каждого толчка.
— Еще, — охрипшая и сумасшедшая. — Сильнее, — двигаясь навстречу, чтобы еще глубже и резче. — О боже, да. — Широко распахнув глаза, закусываю до крови губу и прогибаюсь еще больше. До боли в пояснице. До хруста в позвоночнике. А его рык вставляет похлеще наркотиков. Сильные руки, что оставляют следы на коже. Пальцы, что гладят по сморщенному колечку мышц, а когда его большой палец медленно и аккуратно вскальзывает внутрь, задыхаюсь от остроты. И хочется его везде чувствовать.
— Еще, — подбадриваю. Чувствую, как он плюет мне между половинок, слюна стекает, и он размазывает ее кончиками пальцев, вводит до упора один в меня. И неспешно трахает в одном ритме. Рука и член. Член и рука. Губы и язык на коже. Обжигающее дыхание. Легкий дискомфорт и непривычная двойная стимуляция слишком быстро подводят к оргазму. Такому сокрушающе сильному, что все перед глазами меркнет. А он выходит, кончает на мою задницу, размазывает между, снова входит. Мне лишь остается без сил вздрагивать.
И так долгие часы, буквально умоляя прекратить, потому что волнуюсь за его здоровье. Но он непреклонен и выглядит таким же голодным, хоть и кончил несколько раз. Да и я не лучше. Не могу насытиться им. Не получается. Так сильна была моя тоска и нужда в нем, что сейчас я впитываю, и мне мало. И сомневаюсь, что когда-либо станет достаточно. Я слишком больна им. Слишком давно и слишком неизлечимо.
И я не буду благодарить вас там сверху за то, что он снова со мной, жив и здоров. Что любит и рядом. Не буду, потому что вы это не цените. Просто знайте. Дальше вам будет скучно, потому что какие бы козни вы не придумали, нас теперь не растащить по разные стороны. Ясно? Вот и отлично.
========== 25. ==========
Вот даже пожаловаться не на что. Прям непривычно. Кажется, еще вчера я спала одна в огромной постели и сходила с ума от боли и безнадеги, а теперь… Теперь я в горячих страстных объятиях теряю сон и покой, оголяя душу и впитывая порами исходящую от Алексеева любовь. Он изменился. Безумно сильно изменился. Стал чутким, заботливым и более мягким. Не могу сказать, что полностью выветрилась его мания контролировать все вокруг. Но я вижу старания, вижу уступки и чувствую, как он борется с собой.
С ногой все становится намного лучше. Прогресс налицо. Только легкая хромота все же не исчезает. И если меня это совсем не волнует, то Леша, похоже, начинает взращивать комплексы. Это расстраивает. Но не мешает нам.
Сегодня день рождения Ильюши, и я четко понимаю, что прошел уже год с тех пор, как судьба столкнула нас лбами. Снова. И если начать прокручивать, то по обилию событий эти долбаные триста шестьдесят пять дней превзошли предшествующие полторы тысячи с лихвой. И нервов моих столько перегорело за этот промежуток, что даже думать страшно. А количество испытаний, выпавших на долю проблем и прочего дерьма, казалось бесконечным. И меня очень радует, что этот замкнутый круг, наконец, расцепился, и все налаживается. И если пятилетие сына для меня было отправной точкой в ад, то шестилетие — как глубокий и безумно вкусный глоток воздуха и предвкушение новой жизни.
Алексеев расщедрился от души. Снял в ресторане целый маленький зал. Нанял аниматоров, и те украсили все шарами и плакатами. Это если не брать в расчет, что еще куча народа развлекали нас всех, начиная от огромных мыльных пузырей, заканчивая мини-спектаклями с излюбленными Фиксиками. Ребенок сияет от счастья, а я, расслабленная, сижу по правую сторону от любимого мужчины, спокойно, с улыбкой наблюдая за тем, как протекает праздник. Единственное, напрягает одна из официанток, что регулярно бросает многозначительные «типа незаметные» взгляды в нашу сторону. И явно не из-за меня.
— Не ревнуй, — слышу слева, следом получая поцелуй в открытое плечо. Поворачиваюсь на голос и специально впиваюсь в его губы поцелуем. Мгновенно ощущая отклик. Ласкаю его язык жадно и властно, не удержавшись и глянув исподлобья на эту наглую девку. Чтобы, мать её, знала, чей он. И даже думать забыла. Сучка мелкая.
— Не понимаю, о чем ты, — выходит чуть более дерзко, чем хотелось. Скрыть все эмоции не удается.
— Лин, да кому я нужен такой? — Забавляется. Наверное.
— Какой — такой? — приподнимаю бровь, не поняв, о чем он.
— Со шрамами, хромой, уставший и безнадежно влюбленный. Разве тут есть на что смотреть? — Он что, на комплимент напрашивается? Или ему и правда кажется, что выглядит не очень? Да ладно?
— Серьезно? Потому что ты не прав. Во-первых, — облизываю губы, чуть поерзав на стуле, — ты безумно сексуален, даже хромой. Именно хромой. — Интонацией показываю и доказываю свою правоту и убежденность в своих словах. — Во-вторых, никакой усталости на твоем лице нет и миллиграмма. Оно идеальное, красивое, счастливое и так далее. — Неопределенно взмахиваю рукой. — Ну а в-третьих, если кто-то к тебе ручки потянет, то будет харкать кровью. И я не шучу.
— Стерва, — шепчет и сам целует. Довольный моим ответом. Притягивает ближе и укладывает подбородок на мое плечо. — Меня заводит твоя ревность. — Легкий укус за ухом, и горячее дыхание, от которого у меня начинают подрагивать руки, и теплая волна возбуждения омывает тело, отдаваясь мурашками на коже. — Насколько я помню, здесь где-то есть темный угол… — Боже, от одного лишь намека на быстрый развязный секс адреналином взрывается в венах, и в животе стягивается тугой узел. Я даже чувствую, как одобрительно начинает пульсировать клитор. Укладываю ногу на ногу и сжимаю посильнее. На плечах словно сидят ангел и демон, один говорит: «Да-да-да, бери мужика за руку и веди предаваться разврату», а другой протестует: «Это детский праздник, твоему сыну сегодня шесть лет, сиди и не рыпайся, потрахаться и ночью успеешь, ненормальная!» И вот кого, блин, слушать?
— Леш? — И вот лучше бы я сейчас не смотрела в этот втягивающий водоворот просыпающейся страсти в его взгляде. Потому что доводы кажутся смешными, а пятнадцать минут никто и не заметит, зато мы успеем… Быстро, жестко и горячо… И пошло все к черту. Жизнь ведь состоит из таких вот моментов. Из риска, страсти и мнимой опасности. Зачем лишать нас этого? Натрахаться-то мы успеем, только это будет в постели или где-то еще, но дома.
— Да, Лин, — ухмыляется зараза, послушно идет за мной, крепко сжимая мою ладонь своей, когда я, нервно цокая каблуками, как преступница, крадусь, высматривая, где же нам согрешить.