Катастрофа автоматически исключает возможность перемен, так как не предполагает выхода за свои пределы. Перед нами царство тавтологии. В каком-то смысле сторонникам власти и оппозиции удобно следовать нынешнему порядку вещей: все заранее определено, и нет никакой нужды иметь в виду Другого, кого-то или что-то, находящееся вне влияния собственной точки зрения. Несмотря на ожесточенные споры, подлинная дискуссия не ведется; стороны не пытаются убедить друг друга, они в который раз убеждают себя в собственной правоте – и только. Ни одно оппозиционное издание не пытается расширить аудиторию и привлечь на свою сторону оппонентов; что касается последних, то они тем более довольны своим положением.
Распавшееся на атомы общество не может и не хочет понять само себя, что – еще и еще раз – устраивает власть: ведь таким образом она только укрепляет свои позиции. Никакие экономические трудности, никакие социальные проблемы положению нынешнего режима не угрожают, так как различные социальные группы и отдельные люди не воспринимают эти проблемы в качестве «политических». Возникающие неприятности разрешают одноразово, но никто не пытается взяться за них системно: ведь для этого нужно осознание того, что где-то (а чаще всего рядом) существуют такие же люди, оказавшиеся в подобной же ситуации. В реальной жизни групповой интерес оформляется в политическом языке, понятном для всей этой группы, – и тогда выносится в сферу политического. Только в таком случае возникает реальная повестка дня для общества – и возможность ее воплощать в виде системы политических партий и институтов.
Базовым для реальной идентичности общества, его сложноустроенной солидарности является представление о будущем, образ будущего. Отметим, что будущее – как для страны, так и для отдельных граждан – сегодня в России не обсуждает никто, по крайней мере конструктивно. Катастрофических сценариев высказывается немало, однако сам этот жанр исключает возможность положительного ответа на смертельную общую опасность. От катастрофы либо бегут, либо смиренно ждут ее. В любом случае в России больших планов на будущее не строит никто; особенно такого разговора избегает власть. Почему?
Любой серьезный образ будущего, предлагаемый обществу, основывается на настоящем и способе его восприятия (конечно, речь здесь не идет об утопических проектах вроде коммунистического). Если реальность настоящего не воспринимается россиянином на ином, кроме бытового, уровне, то такой образ строить просто не из чего. «Будущее», к которому стоит стремиться или хотя бы на него ориентироваться, не может состоять из дробных сегодняшних дел; будущее – сложный проект, детали которого отбираются из работающих экономических, социальных и политических механизмов, институций, признанных многими, отбираются из того, что как таковое не отвергают члены общества, указывая лишь на необходимость доработки и улучшения. По поводу таких деталей будущего уже сегодня должен существовать своего рода социальный консенсус. Подобных институций в современной России нет. Государственный аппарат, судебная система, школы и университеты, здравоохранение, академическая наука, армия, пресса – практически все дискредитировано. В такой ситуации говорить о будущем, где будут школы или больницы, полиция или суды, пусть даже идеальные, неловко. Оттого власть и не говорит. Что касается оппозиции, то ей тут просто нечего сказать. Во-первых, она играет по правилам, установленным властью; в основном это касается тем дискуссий. Во-вторых, оппозиция, за небольшим исключением, базируется в столице и плохо представляет себе устройство жизни за ее пределами (да и внутри, честно сказать, тоже не очень). В-третьих, именно оппозиция предпочитает говорить о «катастрофических сценариях» будущего, сужая тем самым свое поле для маневра, и без того весьма ограниченное. Оппозиционная риторика сфокусирована в основном на нескольких персонах; при этом умалчивается о том, что же должно произойти, если по каким-то причинам эти персоны вдруг исчезнут. Все, что предлагают столичные противники власти, – заменить плохих руководителей хорошими; при этом – несмотря на претензии быть «демократами» – оппозиционеры на самом деле надеются, что их требования «свободных и честных выборов» не станут реализованы немедленно. Они догадываются, сколь ужасными для них и для страны будут сегодня результаты таких выборов. С этим невозможно не согласиться.