— Время покажет, — мило (печально) улыбнулась я — и отвела взгляд в сторону.
— Эх, опять не пред кем будет покрасоваться, — шутливо скривился Вадим.
— Он перед своей Лизон красуйся, а не перед моей Улей.
— Та…
— Что та?
— Да ничё, — махнул рукой, разворот — и пошагал куда-то.
— Что, опять не клеится? — переспросил Илья у Марины.
— Да ну ее, — гаркнула та и тоже махнула рукой.
Прожевала эмоции…
Нет, не получилось у меня поехать даже на турнир страны, хотя, тем не менее, успешно выступить это не помешало моему Илье. У него — первое место, у Вадика — третье.
Впереди Европа. Усердные тренировки целыми днями — и все меньше сил и времени на наши встречи. Но мы не отчаивались — телефонные звонки, встречи украдкой хотя бы на полчаса-час, томные поцелуи в чужих подъездах, страстные объятия… нежные признания.
Любовь разгоралась, как громадное пламя — и ни сил, ни воздуха уже не хватало, чтобы дышать порознь. Я ждала свои восемнадцать, как нечто заветное — чтобы наконец-то хлопнуть дверью и попрощаться с тоталитаризмом. Я жаждала свободы… и полного единения с Ильей. Как душой, так и телом.
Уже не раз мечтали, как поженимся, и… какие у нас будут дети.
Еще было около пяти вечера, как Илья отзвонился — и предложил встретиться.
Быстро нацепить первое попавшееся на себя — и прожогом выскочить на улицу.
И надо было бы нарядиться, накраситься, но каждая минута дорога — и эти глупости уже давно не ставали между нами.
Нырнуть в подъезд чужой (но такой родной сердцу) четырнадцатиэтажки — и забраться, заехать на лифте на тринадцатый этаж.
Хлопнули створки — пулей промчать по коридору на общий балкон.
Взгляды встретились.
Стоит. Ждет. Улыбается.
Мигом кидаюсь на шею — хватает в свои объятия и впивается жадным, голодным поцелуем.
Ответила, как безумная, как больная, боясь хоть на мгновение оторваться от него.
Уперлись в стену — трепетно прижимает к груди, взгляды куда-то вдаль. Слушаю биение родного сердца.
— Завтра ехать уже. Дождись только…
Невольно рассмеялась.
— Куда я от тебя денусь? — едва слышно шепчу, забурилась, уткнулась носом ему в грудь. Вдыхать божественный, подобно наркотику, любимый аромат — его запах. — Я так скучаю по тебе…
— Малыш, сама понимаешь, как это все важно… У меня уже самого ни сил, ни желания на эти соревнования не остались — но я не могу подвести тех, кто столько сил и веры в меня вложил. Хотя бы этот, а дальше — видно будет.
— Я тебе дам, видно будет! — рассмеялась и в сердцах наигранно стукнула в грудь. Глаза в глаза. — Ты — у меня самый лучший. Самый сильный. И обязан выиграть! И не раз!
— Ну, разве что только ради тебя!
Кривляюсь, улыбаюсь.
— Да, ради меня! РАДИ МЕНЯ!
— Да, рожу тебя, рожу, — паясничает, смеется и тычется своим носом в мой.
— Вот, дурень! — гаркнула. Отвернулась, прижалась щекой к груди — и снова слушать такой приятный звук.
— Ох, уж эта Улька-пулька, стреляющая и попадающая точно в сердце.
Невольно рассмеялась от услышанного.
Вдруг хватает за руку — и силой тащит куда-то за собой. Поддаюсь.
Выйти на лестницу, уединится.
(Совсем с другой стороны от балкона-перехода и коридора с лифтом; и учитывая высоту и желание людей исключительно поддаваться лени и комфорту — сюда явно ни одна живая душа не заглянет).
Сел на ступеньку — а я забралась сверху ему на руки…
И снова жаркие объятия, поцелуи в шею, блуждание рук по телу…
Довести друг друга до полного накаливания, до дрожи, до трепета, томных, урывчатых вдохов, тихих блаженства стонов — … и вновь отступить.
…
Звук будильника вырвал из плена страсти и грез. Еще миг — и силой отрываюсь от его губ. Выдох.
— Пора, — едва слышно шепчу. — Мне пора…
Понимающе кивает.
Еще один… затяжной поцелуй — и поддается моральным устоям. Правилам… игры.
Он — в свою сторону. Я — в свою.
И снова делать вид, что незнакомы. Что чужие…. что одиноки.
Что жизнь — отлична. И что… порознь — выть не хочется от боли, от горечи разлуки и глупого ожидания.
Бесконечное время, долгие ночи без сна. Тяжелый ход стрелок, от тика которых уже хочется рвать и метать.
Ноет, ноет рана в душе… без него.
Но я его увижу. Скоро увижу. И жизнь вновь забьет ключом. И снова начну делать… вдохи.
Глава 5
Это — была любовь… Была…
Это была Любовь — словно из сказки. Словно из былин… словно — из мифа.
Она казалась нереальной. Трепетной, нежной, безумной, но… и нереальной.
Была… такой и осталась.
Осталась.
Ведь наступил тот день — когда наши крылья обрезали… и как в самых ужасных рассказах, мы упали свысока прямо на дно. Но дно — где, лучше бы умереть, чем… так остаться жить.
Как раз Илья уехал на соревнования. Другой город. Другая страна.
И я одна… и на душе так гадко. Тоскливо и гнусно.
Без него не было сил ни засыпать, ни (если все же от бессилья сдавалась) просыпаться.
И вдруг очередной такой день. За дверью моей комнаты неожиданно для этого времени суток оживление.
Лениво протираю глаза — выползаю наружу.
— Что за кипишь?
— Папе одобрили переезд, — радостно улыбается мама. Смотрит мне в глаза, такая искренняя и счастливая, и не понимает, что только что пулю выпустила в меня.
И я не понимаю. Вернее, отказываюсь верить своему рассудку, который попытался объяснить сказанное.
— В смысле, переезд?
— Ну, что ты? — без притворства удивляется она. — Как первый раз слышишь! Уже недели две, как наш папа бегает по всем кабинетам: дядя Жора предложил отличное место в своей кампании. И вот, сегодня всё одобрили — нам даже помощь окажут в переезде. Квартиру там снимать будут за свой счет. Двухкомнатную…
— Там… это где? — едва слышно, сухим голосом шепчу, а внутри уже все немеет, леденеет — мертвеет.
— Ну, как где? Ну, уже тысячу раз сказано — ЯКУТСК! — неожиданно вмешивается в разговор отец и рявкнул на меня (мимо проходя: из ванной комнаты в зал). — Ты, вообще, последнее время, какая-то сонная. Заторможенная вся. Может, тебя к наркологу сводить?
Косой, беглый, машинальный взгляд на меня. И сам же проигнорировал.
Мама застыла, чувствуя неладное…
А я? Я? Глаза мои выпучились, слезы застыли на ресницах. Не дышу — не могу понять, что происходит. В голове дурно становится, холодно как-то, тошнота вмиг сдавила горло.
Странно как-то всё… жутко.
Это какой-то бред.
Нет, не может такого быть.
Бред, истинный бред, который только можно придумать в этой чертовой жизни.
— Так что, дорогая, собирай манатки — вечером приедет машина, — вдруг продолжил мой кат.
— Что?
— Что? — уставился на меня. — Опять глухая?
— Какая машина?
— Часть вещей сможем туда отправить. Но только — самое нужное. Остальное в кладовку. Жильцов предупредим.
— Каких жильцов?
— Уля. Ты как будто только что родилась на свет. Или мать не говорила? Эту квартиру сдавать в аренду будем. Как-никак, дополнительный доход. И ребята уже нашлись. Студента два, дяди Феди сын и его сокурсник.
И хоть я еще была в каком-то ступоре, слова сами выбрались, вырвались наружу:
— Я никуда не поеду, — закачала головой, шаг назад.
Даже не отреагировал. Разве что рассмеялся.