— Как только вы посмели сюда явиться? — грозно осведомился Антуан, останавливаясь у первого ряда парт, где сидела Мила Свон. Однако, девушка не растерялась, она нагло улыбнулась и сказала:
— Видите ли, господин хороший, являться на занятия моя прямая обязанность. Но коли моё общество вам не по нраву, так давайте, идите отсюда.
— Я ещё год назад получил приглашение стать студентом Первой Королевской Академии. Меня здесь ждали. А вас? Пожалуй, нисколько не ошибусь, если скажу — нет, вы здесь никому не нужны. Некая лер Свон здесь лишняя, так как диким тварям места в Первой Королевской Академии магических наук нет. Вы яркий представитель отбросов общества и эта форма, — с презрением обвёл он взглядом одежду девушки, — нисколько не ставит вас вровень с прочими слушателями.
— А не пошёл бы ты, сука, нахер со своим мнением, о котором тебя никто не спрашивал?
— Милка, — попытался одёрнуть девицу крепкий мужчина с короткостриженой бородкой. Однако, его слова ни к чему хорошему не привели. Нахалка отмахнулась от приятеля и гневно уставилась на Антуана, чьи глаза от возмущения и шока округлились. Он нисколько не привык к тому, чтобы чернь так нагло вела себя с ним. Более того, аристократы в принципе крайне редко ругались. Желая вставить острое словцо, они чаще всего произносили такие фразы, как: «Да вы лицемер и прохиндей!», «Ваши обвинения просто возмутительны!» или же «Вы сами нечисты на руку, а смеете упрекать меня?». Вот только подобные фразы нынешней ситуации нисколько не подходили. По-хорошему, Антуану за нанесённое ему оскорбление следовало убить эту девушку на месте, но…
«За те последствия, что будут, отец заживо замурует меня в семейном склепе», — прекрасно понимал молодой мужчина и в результате крепко сжал ладони в кулаки. Так он надеялся утихомирить кипящий в нём гнев.
— Пошли, Антуан, — между тем шепнул его приятель Филипп Оуэн, — не стоит тратить время на дрязги с простолюдинами. Ты, как дворянин, выше этого.
Совет был хорош. Так поступить и следовало, но, увы, именно в этот момент Антуану вспомнились слова о студенческом равенстве. А дальше сыграло свою роль его горячее желание поставить наглую тварь на место. Вместо того, чтобы внять мудрому совету, Антуан глупо ухватился за речи мэтра Ориона и, повернув их в том ключе, что был ему удобен, надменно сказал:
— Покуда эта женщина считается слушательницей академии, её происхождение не имеет значения. Поэтому проявлять к ней снисхождение я не обязан. Раз уж она желает стать магом, раз дерзко намерена подняться из грязи и встать на одну ступень с благородными по крови, то пусть уже сейчас понимает, как к ней будут относиться в высшем свете.
Он повернул голову в сторону девушки и, не испытывая на то сомнений, плюнул ей на подол. Мила Свон из-за этого вздрогнула. Щёки её сделались пунцовыми от гнева, но Антуану этого показалось мало. Он произнёс недостойные для себя слова:
— Вы, лер Свон, не просто тварь. Вы самая настоящая кладовая, полная свинства.
— Ах ты козлина! — тут же гневно воскликнула девушка и, пожалуй, продолжила бы грязно ругаться, но тут вмешался стоящий за кафедрой преподаватель.
— Немыслимо! Просто немыслимо! — громко воскликнул он, прежде чем обоих слушателей взял и выставил из аудитории вон.
***
Процесс обучения в академии был хорошо продуман и отработан веками, а потому первые полтора года (и особенно первый из них) для первокурсников разных факультетов мало чем отличались. Все предметы и их количество были одинаковы. Задачу составляло усвоить элементарные основы, простейшую теорию, чтобы от неё уже постепенно перейти к более сложным и специфическим вещам. Поэтому большинство лекций были совмещёнными между группами, и, конечно же, на этих массовых занятиях многие слушатели расслаблялись. Богатые и родовитые, они уже знали материал. Их, домашних любимчиков, растягивая процесс учёбы на годы, всему этому обучили родители или же частные педагоги.
От Милы Свон и прочих неудачников требовалось всё это усвоить за считаные недели.
Да, даже прошедшую дюжину дней учёбы молодая женщина сравнивала с настоящим испытанием на стойкость. Было сложно войти в непривычный для себя ритм жизни, было сложно сидеть часами в аудиториях, стараясь внимать речам преподавателей. Более того, многие используемые в лекциях слова и термины вызывали у Милы искреннее недоумение. Она с трудом улавливала смысл, что уж говорить про Питрина. Тот понимал сказанное хорошо если через раз. Также, Миле всё время хотелось есть. Жидкая однообразная каша на завтрак и ужин начала вызывать у неё тошноту. Выдаваемый в качестве обеда сухой паёк — кусок хлеба с полупрозрачным ломтиком сыра или бекона, исчезал во рту так быстро, как тает снег на солнце. Однако, долг Милы уже составил шесть серебряных и множить эту сумму молодой женщине нисколечко не хотелось. Дополнительную еду в столовой она покупала по минимуму.