Постышев встретил меня сперва недружелюбно, сразу огорошил вопросом:
— Кто тебя надоумил писать сценарий и делать меня главным участником событий?
Я рассказал Павлу Петровичу, как возникла идея работы над сценарием.
Он выслушал, обнял меня за плечи, посадил рядом с собой на диван и признался так задушевно, будто я с ним в долголетней дружбе:
— Напустился я на тебя, оказывается, напрасно. Когда мне переслали сценарий, я подумал, что какие-то подхалимы задумали мою персону прославлять… Видно, что материал ты собирал старательно. Но ведь это движение на Дальнем Востоке — океан. Его одним сценарием не исчерпаешь. Писать о партизанах нужно только о тех, которых уже с нами нет. Там были такие люди-факелы, которые озаряли души тысяч людей. Нужно писать о Лазо, о комиссаре Щепетнове, о замечательном большевике Мухине… Погибли… но живут. Герои, люди, верные народу, никогда не умирают. А Постышев был самым обычным комиссаром одного из партизанских отрядов. Только в партизанскую группу Бойко-Павлова таких отрядов входило более десяти.
Павел Петрович долго расспрашивал меня о том, что пишу, как изучаю жизнь тех людей, о которых собираюсь писать. Он посоветовал отложить сценарий на время, тщательно собрать материалы о Лазо или Мухине, а пока работать над очерками. Оказывается, он любит этот жанр.
Я рассказал ему, что начал серию очерков «У нас на Журавлевке». Павел Петрович вызвал к телефону директора издательства «Пролетарий»:
— Жаловались на бюро окружкома, что нет авторов, которые любят рабочую тематику? А мне кажется, что у вас в издательстве нет людей, которые ищут молодых авторов, знающих рабочий быт…. Где такие? В Харькове, на Журавленке, в Краснозаводском районе. Только им помогать нужно, по-короленковски. Они пишут хорошо, только еще вычеркивают плохо. К вам зайдет товарищ Барвинец, организатор рабкоров, посмотрите, что у него за очерки.
Понапористей нужно быть, — прощаясь, сказал Постышев. — Как изобретатели. Настоящая литература это, брат, изобретательство, и изобретательство трудное, но радостное и очень нужное людям.
Я осмелел и спросил Павла Петровича, продолжает ли он сам заниматься литературным творчеством, рассказал ему о том, что в Иванове Авенир Ноздрин познакомил меня с очерком Павла Петровича.
— От поэзии не уйдешь, — улыбнулся Постышев, — только времени не хватает, а над стихами, рассказами работать, сидя на двух стульях, нельзя… Авенира помню — застенчивый, робкий человек. Наш комитет его выдвинул в качестве председателя Совета рабочих депутатов, чтобы усыпить полицию. Они считали, что у Авенира характера не хватит вести тысячи людей за собой. Тех, кто вел, они не видели. Только потом разглядели, что «Отец» нам всем отец. Убили его черносотенцы. Знали, что тюрьма такого человека не сломит. Обо всех наших «отцах» писать нужно.
Решили отметить окончание института Обушным. Собрали складчину. Но наш «именинник» задержался. Пришел поздно. Оказывается, Постышев встретился с восемьюдесятью выпускниками Института народного хозяйства. Они обратились к нему с письмом — обещали выехать на предприятия, на новостройки.
— Сперва выслушал нас, — рассказывал Обушный. — Хлопцы все свои планы выложили. У каждого желание по-своему работу перестроить. Постышев нам коротенько сказал: «Мы хотим, чтоб вы организаторами промышленности стали. И росли быстро Нам очень нужны руководители и МТС, и заводов, и шахт. Везде не хватает руководителей. Только мой совет — не учите людей уму-разуму, не дергайте заводские организации, когда придете на завод. Нужно самим учиться и помогать. Включаться в заводскую жизнь. И помогать выявлять узкие места, исправлять их. Для вас, будущих организаторов промышленности, завод — большая школа.
20
Август властно вышел на площади, улицы Харькова. С полей, бахчей, из садов Слобожанщины он принес терпкие ароматы созревания, разложил на овощных торжищах, зеленных рядах дары благодатной украинской земли.
Постышев остановил машину неподалеку от проходных ворот паровозостроительного завода, возле овощного базара, разбитого прямо на площади. Там лежали бурты картофеля, пирамиды капусты, лука, помидоров. Постышев стал осматривать базар, узнавать цены на овощи и фрукты, расспрашивал домохозяек, есть ли тара для засолки, погреба для хранения.
С овощного базара Постышев свернул к рабочему клубу паровозостроителей. Туда уже шли металлисты, закончив дневную смену. Должно было состояться рабочее собрание. На заводе знали, что доклад о чистке партии будет делать Постышев. Никого не пришлось уговаривать остаться на собрание. Живущие в пригородах настояли, чтобы задержали рабочие поезда.
Стоило только Постышеву войти в сад клуба, как его окружили, — он оказался в центре большой группы молодых и пожилых металлистов. Завязался разговор. Постышев расспрашивал молодых рабочих, кто из них поступает на вечерний рабфак, кто сдает экзамены.
— Куда тех девать специалистов, Павел Петрович, что на бирже труда годами ожидают работы? спросил кто-то.
— Скоро будет нехватка, — разъяснил Постышев. — Биржу мы закроем. Начнем строить заводы — тракторный, турбогенераторный, станкостроительный.
— До нас вистки доходили, сперва на Волге построить, а потом у нас. И ждать — не короткий час. И строить — песня длинная.
— Мы постараемся ее спеть быстро, товарищ Валюх, — улыбнулся Постышев. — Посоревнуемся с волжанами. Соревноваться харьковчане мастера. Самое главное — средства нашли. Машины, станки закупаем за границей.
— Раз машины будут — мы заводы поставим. Поставим, — живо радуясь, как счастливой находке, словам Постышева, воскликнул коренастый старик с поразительно, не по возрасту черной шевелюрой и буквально серебряными усами. — Все заводы в Краснозаводском районе построили.
— То акционеры строили и их «пети-мети», Андрей Терентьевич, — Валюх сделал красноречивый жест пальцами, как бы пересчитывая незримые ассигнации.
— И «пети-мети» были наши. И каждая стенка нашим потом сцементирована, — горячо возразил Андрей Терентьевич. — На индустриализацию займы дали. И еще кое-что дадим, займем. Свои выходные взаймы дадим. Денег за них получать не будем. За нашей властью не пропадет, рассчитается.
— Выходные взаймы? — увлеченно повторил Постышев. — Наши экономисты бьются над тем, как сократить вербовку людей для стройки. Андрей Терентьевич подсказал — тракторный должен строить весь Харьков. Как такую идею встретят на заводах?
— За это не беспокойтесь, Павел Петрович. И выходные и после смены отработаем.
— Вспомним субботники, — раздались голоса.
— Так я и передам товарищам Косиору, Чубарю, Сухомлину, Коцюбинскому, — сказал Постышев.
— Павел Петрович, скажите, это тот самый Коцюбинский, который Троцкого поддерживал? — спросил кто-то.
— Сердюк вечно с расспросами.
— Про это в парткоме можно спросить.
— Вы его не атакуйте, — посоветовал Постышев. — Хорошо, товарищ Сердюк, что спросили. Да, Юрий Михайлович Коцюбинский был участником оппозиции. Выступал на окружной партконференции в 1927 году, поддерживал Троцкого. Но потом признал свои ошибки. Его восстановили в партии.
— Как же так — одних восстановили, других и в Харькове не видно, — озадаченно произнес Валюх.
— Восстановили тех, кто честно признал свои ошибки, — продолжал Постышев. — Партия проверяет людей по их работе. Партийный съезд постановил вернуть в партию тех оппозиционеров, кто искренне раскаялся, вырвал с корнем ошибки, как больной зуб. Так было не раз в истории партии. Нам нужно поступать так, как Ленин. Ногин вскоре после революции выходил из правительства. Ленин, когда Ногин признал свои ошибки, настоял, чтобы Ногина снова назначили на руководящую должность. Но тем, кто свернул с дороги партии навсегда, кто создавал троцкистское подполье, стал помогать сидящим за рубежом меньшевикам, возврата в наши ряды нет.
Раздался звонок.
— Приглашают, — сказал Постышев. Он подозвал секретаря партийной организации. — Рассказывайте людям о назначениях, чтобы все знали, кто идет в правительство, кто работает там.