− Все, Людвиг, мы получили то, что хотели. Пора убираться отсюда. Он нам больше не нужен.
Людвиг смерил Фрицци презрительным взглядом, и, недовольно хмыкнув, обратился к оправляющему одежду парню:
− Считай, что тебе повезло, дорогуша. Если бы не мой друг, то мы с тобой неплохо позабавились бы…
Даниель испуганно уставился на нациста. Тот, снова оскалив свои отвратительные зубы похотливо ухмыльнулся, и его огромный, начищенный до блеска сапог, с силой опустился на валявшиеся на земле очки.
Послышался тихий хруст.
Подняв ногу, Людвиг отступил назад и тщательно вытер подошву об асфальт. Так, словно он выпачкался в чем-то мерзком.
− Всего тебе хорошего, дорогуша…
С этими словами он резко развернулся на носках, и развалисто побрел к Фрицци.
Даниель облегченно вздохнул и опустился на колени, пытаясь нащупать то, что осталось от его единственной оправы.
− Тебе тоже удачи, грязная нацистская свинья! − пробормотал он, и почти сразу же ужаснулся словам, столь неожиданно слетевшим с его губ.
В этот самый момент что-то произошло.
Воздух вокруг словно пропитался электричеством, дождь заметно усилился, а удаляющаяся фигура Людвига вдруг резко замерла, словно кто-то дернул ее за невидимую ниточку.
− Что ты сказал? − пробормотал немец, и с силой втянул воздух в свои широкие, раздутые от злости ноздри.
Даниель понял, что ему конец.
У него был превосходный шанс на то, чтобы в целости и сохранности убраться восвояси, и спокойно дожить хотя бы до завтрашнего дня, но он только что по собственной глупости упустил его.
Сегодня, еще до того, как неподалеку от его дома на площади Хайнрихплац разорвался снаряд, а Марта Шефер, живущая этажом выше, повесилась в своей крохотной кухоньке, Даниеля снова посетило странное ощущение − некое предчувствие, о котором он предпочитал никогда и никому не рассказывать. Предчувствие, благодаря которому он сразу же понял, что смерть снова «пришла» в город. «Пришла», чтобы возвестить народу о приближении Апокалипсиса.
Молодой человек отчетливо ощущал, как она «проносится» по улицам с невероятной скоростью и диким неистовым смехом. Как она всюду «растягивает» свои безжалостные сети для того, чтобы затащить туда ни в чем неповинных бедолаг.
И Даниель, кажется, по иронии судьбы, оказался одним из таких «счастливчиков».
− Повтори, что ты сказал? − снова прошипел Людвиг, схватив Даниеля за грудки и заново прижав к стене с такой силой, что парню на мгновение показалось, что его худощавый силуэт оставит там фигурную вмятину.
− Не надо, Людвиг! − вмешался встрепенувшийся Фрицци. - Ты что, совсем спятил?! Оставь его! Нужно смываться!
Но Людвиг как будто не слышал ничего вокруг и продолжал так сильно трясти Даниеля, что при каждом толчке его голова, покрытая густыми темными волосами, глухо стучала о красный кирпич.
Парень почувствовал, как за шиворот его рубашки медленно сползает что-то теплое и густое. В глазах сразу же потемнело, а во рту появился тошнотворный привкус металла.
− Я пожелал тебе удачи, грязная нацистская свинья! − вдруг снова пробормотал он с издевкой в голосе, а затем, гневно посмотрел Людвигу прямо в глаза.
Маслянистые волосы здоровяка растрепались в разные стороны, а в безумных глазах застыла дикая ярость.
Послышался щелчок. Даниель посмотрел вниз, и увидел, как тонкое острое лезвие ножа выкинулось из стального корпуса, украшенного свастикой, и с новой силой прижалось к его горлу.
Резкая боль пронзила шею, и Даниель крепко зажмурил глаза. Его тело бессильно обмякло, а изо рта не посмело вырваться и звука. На секунду ему даже показалось, что он уже мертв, но тут до него донеслись возгласы Фрицци:
− Смотри! У него под рубашкой есть что-то еще! Кажется, это золотая цепочка…
Даниель резко открыл глаза. Слова Фрицци почти сразу привели его в чувство, и он, приложив последние силы, какие у него оставались, попытался вырваться:
− Не смейте трогать мой медальон! Уберите свои поганые руки…
− Спокойно! Не дергайся, красавчик! Ну-ка, что у нас здесь…