Дождавшись очередной вспышки, я взглянул на кровать. И при виде одеял и простыней, разбросанных в неистовстве, пришел в ужас. Сол — с ней, внизу!
Я поднялся было на ноги, но из-за боли, вступившей в голову, не удержался и снова рухнул на колени. Провел трясущимися руками по лицу, нащупал рану на лбу, запекшуюся на виске кровь. И со стоном начал раскачиваться взад и вперед, чувствуя себя так, словно меня вернули в ту пустоту, откуда я еле вырвался, отстаивая свое право на жизнь. Сила дома возобладала над моей. Та сила, что была ее силой. Бездушная, тлетворная, старающаяся высосать из меня жизнь и затащить в ад.
Но я опять вспомнил о брате. И воспоминание это опять вернуло мне решимость и мужество.
— Нет! — крикнул я, словно бы в ответ дому, твердившему, что я — его беспомощный пленник. Встал, вопреки головокружению и боли, сделал шаг, задыхаясь от омерзительного запаха, заполонившего комнату. Дом трясло, гул то затихал, то усиливался.
Я думал, что иду к двери, но налетел на кровать. Ушиб ногу, зарычал от боли, развернулся и пошел обратно. Потом побежал. Не сообразил выставить перед собой руки и с разбегу налетел на закрытую дверь.
Боль была такая, что я закричал. Из разбитого носа тут же хлынула кровь. Рывком открыв дверь, чувствуя, что схожу с ума, я выскочил в коридор. Кровь, сколько я ни стирал ее на бегу, затекала в рот, капала на плащ — я не разделся, вернувшись в дом, только потерял где-то шляпу.
Пыталось ли что-нибудь задержать меня наверху лестницы, я не заметил. Сбежал с нее, оскальзываясь на ступеньках, навстречу неумолчному гулу, доносившемуся снизу, звучавшему одновременно музыкой и насмешкой. Каждый шаг отзывался в голове такой болью, словно в нее загоняли гвоздь.
— Сол! — крикнул я, ворвавшись в гостиную. И в растерянности умолк.
Там было темно, спирало дух от тошнотворного запаха. Мне стало дурно, и я поспешил дальше. Вбежал в кухню, но здесь запах был еще сильнее. Не в силах им дышать, я привалился к стене. Перед глазами заплясали разноцветные пятна.
Сверкнула молния, осветив кухню, и я увидел, что левая дверца шкафа открыта. За ней оказалась чаша с каким-то порошком, похожим на муку. Я только взглянул на нее — и во рту у меня пересохло, из глаз брызнули слезы.
Я попятился, задыхаясь, чувствуя, что силы мои вновь иссякают. Вернулся в поисках брата в гостиную.
Сверкнула еще одна молния и высветила из мрака портрет Клариссы. Я увидел его и оцепенел — лицо у нее изменилось. Утратило всю красоту. И выражало теперь только злобную радость. Глаза сверкали, улыбка казалась оскалом. Вправду ли портрет стал другим или то была игра теней, но даже пальцы рук ее казались сейчас когтями, готовыми рвать и душить.
И, попятившись от нее в испуге, я споткнулся о тело своего брата.
Я упал на колени, отчаянно вглядываясь в темноту. Увидел, при свете молний, сверкавших одна за другой, его белое, мертвое лицо. Застывшую на губах ужасную усмешку. Безумие в широко распахнутых глазах. И сердце у меня остановилось. Казалось, я сам сейчас умру. Не в силах поверить в страшную правду, я рванул себя за волосы и громко застонал, надеясь, что это только сон, и мать сейчас разбудит меня, и я взгляну на кроватку спящего Сола, увижу его невинную улыбку, темные кудри, разметавшиеся по подушке, и, успокоенный, снова засну.
Но кошмар не кончался. Дождь неистово стучал в окна, землю сотрясали громы и молнии.
Я взглянул на портрет, чувствуя себя таким же мертвым, как мой брат. Встал без колебаний, спокойно подошел к камину. Взял в руки лежавший там коробок спичек.
Она угадала мои намерения в тот же миг — коробок вырвали у меня и швырнули в стену. Я нагнулся за ним, и меня попыталась удержать какая-то невидимая сила. Горло стиснули холодные руки. Страха я не почувствовал, лишь зарычал, оттолкнул их и снова потянулся за спичками. В рот затекла кровь, я сплюнул. И поднял коробок.
Его опять выхватили у меня, разорвали на этот раз и разбросали спички по полу. Когда я наклонился, чтобы подобрать их, весь дом неистово сотрясло, гул перерос в страдальческий вой. В меня вцепились. Я вырвался. Встал на колени, начал шарить по ковру. Меня схватили за руки, и вокруг всего тела обвилось что-то влажное и холодное.
С упорством маньяка я при свете очередной молнии поднял одну из спичек зубами, чиркнул ею по ковру. Она вспыхнула и погасла. Дом трясся уже не переставая, отовсюду доносились шорохи, словно Кларисса, спасая свое проклятое, призрачное существование, созвала на битву со мной всех мертвецов.