99-60-90 МАРДЖИ Специалист (только по предварительной договоренности)
— Если не хочешь прямо здесь, милый,— сказала Марджи,— тогда приходи ко мне в «Покои Киприды»[3] в гостинице «Филмор».
— Вы пришли не по адресу,— сказал Фрэнк и выкинул карточку.
— Каждый вечер, с шести до семи,— прочирикала Марджи.
Фрэнк привалился к захлопнувшейся двери, чувствуя, как огненные птицы хлопают крыльями по его лицу.
— Чудовищно,— проговорил он, задыхаясь.— П-просто чудовищно.
— Опять? — спросила Сильвия.
— Но на этот раз несколько иначе. Я выслежу их прямо в логове и приведу туда полицию! — произнес он мстительно.
— О Фрэнк! — воскликнула Сильвия, обнимая его.— Ты великолепен.
— С-спасибо,— отозвался Фрэнк.
Когда на следующее утро он вышел из дома, то обнаружил карточку на ступеньке крыльца. Он поднял ее и положил в бумажник.
«Сильвия не должна увидеть»,— подумал он.
Это ее оскорбит.
Кроме того, в его обязанности входит поддерживать крыльцо в чистоте.
Кроме того, это важная улика.
Тем вечером он сидел в кабинете в слабо освещенных «Покоях Киприды», вертя в пальцах стакан шерри. Музыкальный автомат нежно мурлыкал что-то, в воздухе разносились приглушенные вечерние разговоры.
«Итак,— думал Фрэнк.— Когда Марджи появится, я кинусь к телефону и вызову полицию, затем буду занимать ее разговором, пока они не приедут. И тогда это кончится. Когда Марджи...»
Марджи появилась.
Фрэнк сидел, словно жертва Медузы горгоны. Двигался только его рот. Рот медленно открывался. Взгляд был прикован к роскошным выпуклостям, пока Марджи, покачиваясь, шла по проходу, а затем уперся в кожаное сиденье барного стула.
Пять минут спустя он выполз через боковую дверь.
— Ее там не было? — в третий раз спрашивала Сильвия.
— Я же сказал тебе,— огрызнулся Фрэнк, сосредоточенный на котлете, в которой было полно хлеба.
Сильвия на мгновение застыла. Потом ее вилка, звякнув, упала.
— Что ж, в таком случае нам придется переехать,— сказала она.— Совершенно очевидно, что власти не собираются ничего предпринимать.
— А какая разница, где мы будем жить? — пробормотал он.
Она не ответила.
— Я хочу сказать,— произнес он, стараясь прервать болезненное молчание,— ну, кто знает, может быть, это неизбежный культурный феномен. Может...
— Фрэнк Гассетт! — закричала она.— Так ты оправдываешь этот кошмарный «Обмен»?
— Нет-нет, конечно нет,— мямлил он.— Это омерзительно, честное слово! Однако... ну, может, это возрождение Греции. Может быть, Рима. Может быть, это...
— Мне плевать, что это! — закричала она.— Это ужасно!
Он взял ее руки в свои.
— Верно, верно,— проговорил он.
«99-60-90»,— пронеслось в голове.
Тем вечером, в кромешной темноте, они отчаянно старались укрепить свою любовь.
— Было чудесно, правда? — спросила Сильвия печально.
— Ну конечно,— согласился он. «99-60-90».
— Совершенно верно! — сказал Максвелл, когда на следующее утро они ехали на работу.— Культурный феномен. Ты попал в самую точку, старина Фрэнк. Неизбежный чертов культурный феномен. Сначала публичные дома. Затем появляются дамы-таксисты, девушки на углах улиц, клубы, девочки, слоняющиеся по кинотеатрам для автомобилистов. Рано или поздно они должны расширить сеть, приняться за доставку услуг на дом. И разумеется, синдикаты будут заправлять этим, давать взятки, чтобы никто не жаловался. Это неизбежно. Ты прав, Фрэнк, совершенно прав.
Фрэнк вел машину, угрюмо кивая.
За обедом он поймал себя на том, что мурлычет под нос:
— Марджи, мои мечты — о тебе, Марджи[4]...
Он замолк, потрясенный. Не смог закончить ланч. Бродил по улицам до часу с остекленевшими глазами. «Массовое сознание,— думал он,— прокля′тое массовое сознание».
Прежде чем вернуться в контору, он изодрал маленькую визитку в конфетти и высыпал все в мусорный ящик.
После обеда в ряды цифр из его бумаг с удручающей регулярностью просачивалось число 99.
Один раз даже с восклицательным знаком.
— Я уже почти верю, что ты защищаешь это... это явление,— обвиняла его Сильвия.— Ты и твои культурные феномены!
Фрэнк сидел в гостиной, слушая грохот посуды в раковине.
«Чокнутая баба»,— думал он.
«Марджи. Специалист».
— Сейчас же прекрати об этом думать! — раздраженно прошептал он самому себе под нос.
Тем вечером, пока чистил зубы, он начал напевать: «Я маленькая шлю...»
— Проклятье! — пробормотал он своему отражению, которое таращилось на него широко открытыми глазами.
Ночью ему снились сны. Необычные сны.
На следующий день они с Сильвией повздорили.
Через день Максвелл поведал ему о своей системе.
Еще через день Фрэнк многократно повторил себе под нос:
— Мне так все это осточертело!
А еще через день женщины перестали приходить.
— Разве такое возможно? — спросила Сильвия.— Неужели они действительно оставили нас в покое?
Фрэнк привлек ее к себе.
— Похоже на то,— проговорил он тихо. «Я презренный негодяй»,— думал он.
Прошла неделя. Ни одной женщины. Фрэнк каждое утро вставал в шесть, вытирал пыль и пылесосил, прежде чем отправиться на работу.
— Хочу тебе помочь,— сказал он, когда Сильвия спросила.
Она посмотрела на него как-то странно. Когда он три дня подряд являлся домой с букетом, она ставила цветы в воду с недоуменным выражением на лице.
Это случилось в следующую среду вечером.
В дверь позвонили. Фрэнк на мгновение замер. Они же обещали, что больше не придут!
— Я открою,— сказал он.
— Открой,— согласилась Сильвия.
Он тяжело зашагал к двери и открыл.
— Добрый вечер, сэр.
Фрэнк во все глаза смотрел на симпатичного молодого человека с усами и в дорогом костюме.
— Я из «Службы обмена»,— сообщил молодой человек.— Ваша жена дома?
Ах, эта Джулия!
Октябрь
На лекции по английской литературе Эдди Фостер впервые обратил внимание на эту девушку.
И не потому, что она села позади него. Конечно, девушка и раньше попадалась ему на глаза, когда он оглядывал аудиторию, пока профессор Юстон что-то писал на доске или зачитывал отрывок из учебника. Конечно, он видел ее, входя в аудиторию или выходя из нее. Иной раз проходил мимо нее в коридорах учебных корпусов или по дорожкам кампуса. Однажды она даже коснулась его плеча и протянула ему карандаш, который выпал из кармана.
Но никогда раньше он не мог разглядеть в ней женщину. Во-первых, если у нее и была впечатляющая фигура, то девушка очень искусно прятала ее под одеждой свободного покроя. Во-вторых, молоденькое лицо не блистало красотой. В-третьих, тихий и высокий голос.
Эдди невольно задался вопросом, а почему, собственно, он обратил на нее внимание в этот день. Всю лекцию он думал о рыженькой, которая сидела в первом ряду. В пьесе, которая проигрывалась перед его мысленным взором, роли исполняли он и она, одна сладострастная сцена сменяла другую. И когда перед очередным актом поднимался занавес, он услышал за спиной голос:
— Профессор?
— Да, мисс Элдридж.
Эдди через плечо глянул на мисс Элдридж. Вопроса не расслышал, зато пригляделся к простенькому личику, услышал голосок, увидел широченный свитер. И внезапно в голове сверкнула мысль: «Возьми ее».
Эдди резко отвернулся, сердце забилось так, словно слова эти он произнес вслух. Что за идиотская идея? Взять ее? Без всякой фигуры? С детским личиком?
И только тут понял, что идею подсказало ему это самое личико. Детскость, похоже, и возбудила его.
За спиной что-то упало на пол. Эдди обернулся. Девушка уронила ручку и теперь поднимала ее. Эдди словно прошибло током, когда он увидел, как свитер обтянул грудь. Может, насчет фигуры он зря. Просто ребенок боялся показать свое созревшее тело. Эдди обдало жаром.
«Элдридж Джулия,— прочитал он в ежегоднике, выпущенном колледжем Сент-Луис.— Искусство и наука».
Как он и ожидал, она не входила ни в женские студенческие общества, ни в какие другие организации. Он смотрел на ее фотографию. Воображение разыгралось: застенчивая, нелюдимая, снедаемая тайными желаниями.