Томас так неожиданно остановился, что Сергеев чуть не налетел на него, и, сунув два пальца в рот, свистнул. Никто в поселке не умел так оглушительно свистеть.
Когда свист прервался, Олег понял, как затаился, испугался лес человеческого топота, человеческой тревоги и гнева. Только слышно было, как тяжело дышит грузная тетя Луиза.
– Сюда! – крикнула Марьяна.
Голос ее прозвучал совсем близко. Она даже не крикнула, она позвала, как зовут с другого конца поселка. И потом, когда они побежали снова, Олег услышал голос Дика, вернее, рев, как звериный, и бешеное уханье шакала.
Олег метнулся в сторону, чтобы обогнать тетю Луизу, но перед ним возникла спина Сергеева, который не успел даже одеться, бежал в одних кожаных штанах.
Марьяна, как в видении Олега, стояла, прижавшись к мягкому белому стволу старой толстой сосны, который подался внутрь, будто старался оградить девушку. Но Дик не упал. Дик отбивался ножом от большого шакала, который увертывался от ударов, шипя и извиваясь. Еще один шакал корчился сбоку на земле, стрела в боку. И штук пять, не меньше, сидели в ряд в сторонке, будто зрители. У шакалов есть такая странная манера. Они не нападают скопом, а ждут. Если первый не справится с добычей, за дело принимается второй. И так, пока не победят. Им друг друга не жалко. Они это не понимают. Сергеев, когда вскрывал одного шакала, с трудом отыскал у него мозг.
Шакалы-зрители, как по команде, повернули морды к людям, которые ворвались на поляну. И Олегу показалось вдруг, что красные точки шакальих глаз смотрят на него с осуждением. Разве можно нападать всем вместе? Это же не по правилам.
Шакал, который все норовил захватить зубами нож, вдруг повалился набок: из основания длинной шеи торчала стрела. Оказывается, Томас успел выстрелить, пока Олег соображал, что к чему. А Дик, словно ждал этого, тут же повернулся к остальным шакалам и бросился на них с копьем. Рядом с ними уже были Сергеев и тетя Луиза с тесаком и головешкой. Прежде чем шакалы поняли, что произошло, двое из них валялись мертвыми, тогда остальные помчались в чащу. Никто за ними не побежал. А Олег шагнул к Марьяне:
– С тобой ничего?
Марьяна плакала. Прижимала к груди шевелящийся мешок с грибами и горько плакала.
– Ну скажи, скажи! – испугался Олег.
– Меня перекати-поле изжалило, – плакала Марьяна. – Теперь я буду рябая.
– Жаль, что вы так быстро прибежали, – сказал Дик, вытирая кровь со щеки, – я только во вкус вошел.
– Не говори глупостей, – одернула его тетя Луиза.
– Третий или четвертый тебя бы одолел, – добавил Сергеев.
По дороге к поселку Дика начало трясти, от шакальих зубов никому еще хорошо не бывало.
Все сразу ушли в дом к Вайткусу, сам Вайткус болел, лежал, а его жена Эгли достала из аптечки – ящика в углу – примочки и настой против шакальего яда, потом промыла рану Дика и велела ему спать. Марьяне смазали лицо жиром. Дик ушел. Через час-два лихорадка уляжется, а сейчас ему больно и плохо, он не хотел, чтобы другие это видели.
Эгли поставила на стол миску с сахаром, который вытапливают из корней осоки на болоте. Только они с Марьяной знали, как отличить сладкую осоку от обыкновенной. И еще малыши, которые чутьем знают, какая трава сладкая, а какую нельзя трогать. Потом Эгли разлила по чашкам кипяток, и каждый сам черпал ложкой густой серый сахарный кисель. У Вайткусов просто. К Вайткусам все любят ходить.
– Ничего страшного? – спросил Томас у Эгли. – Дик сможет идти?
– На нем, как на кошке, сразу заживает.
– Ты все-таки сомневаешься? – подал голос Сергеев.
– Я не сомневаюсь, – сказал Томас, – другого выхода нет. Ты предлагаешь ждать еще три года? Мы вымрем от скудности.
– Мы не вымрем, – сказал с койки Вайткус. Борода и копна волос на голове скрывали все лицо. Были видны только красный нос и светлые пятна глаз. – Мы окончательно одичаем.
– Одно и то же, – сказал Томас. – Попался бы мне Даниель Дефо. Жалкий враль.
Вайткус захохотал, словно закашлялся.
Олег уже слышал эти разговоры. Сейчас их вести – совсем уж пустое дело. Он хотел было пойти в сарай, где Старый с учениками снимал шкуры с убитых шакалов, поговорить со Старым. Просто поговорить. Но потом поглядел на миску с сахаром и решил съесть еще немного. Дома они с матерью доели свою долю еще на позапрошлой неделе. Он зачерпнул сахару так, чтобы ложка была неполной. Ведь он сюда не объедаться пришел.
– Пей, Марьяшка, – сказала Эгли, – ты устала.
– Спасибо, – ответила Марьяна, – я грибы отмачивать положу, а то засохнут.
Олег разглядывал Марьяну, будто впервые увидел, даже ложку забыл поднести ко рту. У Марьяны губы как будто нарисованы – четко, чуть темнее к краям, удивительные губы, таких ни у кого больше нет во всем поселке. Хотя она немножко похожа на Сергеева. Совсем немного. Наверное, тоже похожа на мать, только ее матери Олег не помнил. А может быть, на своего деда. Удивительная вещь – генетика. Старый в теплице – яме за сараем, хозяйстве Марьяны – ставил для учеников опыты с горохом. Ну, правда, не с горохом, а со здешней чечевицей. Все сходилось, только с коррективами. Иные наборы хромосом, разумеется, иные. У Марьяны треугольное лицо, скулы и лоб широкие, а подбородок острый, так что глазам на лице места много, и они заняли все свободное место. И очень длинная шея, сбоку розовый шрам, с детства. К нему Марьяна привыкла, а из-за перекатиполя переживает. Не все ли равно, есть ли у человека точки на лице или нет? У всех есть. А вместо бус у Марьяны, как у всех в поселке, веревка с деревянной бутылочкой противоядия.
– Представь себе, что поход кончится трагически, – сказал Сергеев.
– Не хотел бы, раз я в нем участвую, – отозвался Томас.
Вайткус опять засмеялся, забулькало где-то в середине бороды.
– Парни – Дик с Олегом – надежда нашего поселка, его будущее, – продолжал Сергеев. – Ты же, Томас, один из четырех последних мужчин.
– Приплюсуйте меня, – произнесла басом Луиза и начала громко дуть в чашку, чтобы остудить кипяток.
– Меня ты не убедишь, – покачал головой Томас. – Но если очень боишься, давай оставим Марьяну здесь.
– Я боюсь за дочь, да. Но сейчас разговор идет о более принципиальных вещах.
– Я пойду грибы намочу, – сказала Марьяна и легко поднялась.
– Кожа да кости, – уронила тетя Луиза, глядя на нее.
Проходя мимо отца, Марьяна дотронулась кончиками пальцев до его плеча. Тот поднял трехпалую ладонь, чтобы накрыть ею кисть Марьяны, но она уже убрала руку и быстро прошла к двери. Дверь открылась, впустив мерный шум дождя, и громко хлопнула. Олег чуть было не сорвался вслед за Марьяной. Но удержался, неудобно как-то.
Из второй комнаты вышел, нетвердо ступая, один из сыновей Вайткуса. Сколько ему? Первый родился той весной, а другой недавно, когда выпал снег. Значит, этому полтора года? А всего у Вайткусов шестеро детей. Мировой рекорд.
– Сахару, – сказал сердито ребенок.
– Я тебе покажу – сахару! – возмутилась Эгли. – А зубы у кого болят? У меня? А босой кто ходит? Я?
Она подхватила мальчишку и унесла его из комнаты.
Олег увидел, что его рука сама по себе снова зачерпнула ложкой сахару из миски. Он рассердился на себя и вылил ложку обратно. Пустую поднес ко рту и облизал.
– Давай я тебе еще кипятку налью, – предложила тетя Луиза. – Жалко мне ребят наших, всегда какие-то недокормленные.
– Сейчас еще ничего, – добавила Эгли, возвращаясь в комнату. Вслед ей несся басовитый рев Вайткуса-младшего. – Сейчас грибы пошли. И витамины есть. Хуже с жирами…
– Мы сейчас пойдем, – произнесла тетя Луиза. – Ты бледная совсем.
– Ты же знаешь почему. – Эгли постаралась улыбнуться. Но улыбка получилась гримасой, как будто ей больно.
Эгли месяц назад родила ребенка, девочку, мертвую. Старый сказал, что ей уже поздно рожать. И организм истощен. Но она человек долга. Род должен продолжаться. «Понимаешь?»
– Спасибо за угощение, – сказала тетя Луиза.
– Как ты умудрилась раздаться, непонятно, – пожал плечами Томас, глядя, как громоздкое тело тети Луизы плывет к двери.