— Но ты же сам говорил, что у тебя полный рабочий день в собственной студии. Ты сказал, что четверг — это единственный вечер, который тебе подходит.
— Кое-что я смогу делегировать другому инструктору. И мои вечерние занятия по вторникам закончились. Это еще один свободный вечер.
Вики отрицательно покачала головой.
— Это очень мило с твоей стороны, но ты не заработаешь много денег. Класс аэробики работает, потому что люди думают, что это им нужно. Танцевальные классы — это роскошь, которую люди в этом районе не могут себе позволить.
— Тогда мы пригласим сюда людей из других районов, — сказал Лори. Когда Вики подняла на это бровь, он поднял на нее обе свои. — Ты думаешь, что они не пойдут на меня? Я покажу тебе список ожидания в моей студии. Они проедут через весь город, чтобы попасть на занятие ко мне.
— И они не будут возражать против того, чтобы приезжать в «плохой район»?
— О, они будут возражать. Но все равно придут.
Вики выглядела очень неуверенной.
— Позволь мне все прояснить. Ты добровольно отказываешься от занятий, которые приносят тебе деньги в твоем заведении и собираешься проводить их здесь, вероятно, не в идеальной обстановке, и отдаешь деньги мне?
В таком виде это прозвучало неожиданно глупо даже для Лори. Но он вспомнил о Дуоне в коридоре, который смотрел на него голодными глазами и спрашивал, почему Лори не учит их танцевать. Он прочистил горло.
— Да, я отдам деньги Центру. И я хочу, чтобы местные дети могли приходить бесплатно. А если ты думаешь, что они посчитают это оскорбительным, скажи, что они должны отработать, убирая уборные или что-то еще, так как вам, вероятно, придется уволить уборщиков.
Вики казалась заинтригованной, но все еще настороженной.
— Зачем ты это делаешь, Лори?
Лори пожал плечами и опустил взгляд на руки.
— Я уже говорил тебе раньше. Мне здесь нравится. И потому, что я хочу помочь. — Он снова взглянул на нее. — Пожалуйста, дай мне немного времени, чтобы посмотреть, смогу ли я помочь найти какое-нибудь финансирование у местных, которое было бы приемлемо для тебя. Могу я хотя бы попытаться? Ну пожалуйста!
Вики выглядела очень неуверенной.
— Я очень-очень ценю это, но из этого ничего не выйдет.
— А можно мне хотя бы обучать танцам? — спросил Лори.
Вики пожала плечами.
— Пожалуй, да. Ты сказал, во вторник вечером? В котором часу?
— Восемь, — подсказал Лори.
Вики нацарапала что-то в блокноте лежащим на столе.
— Я сделаю все, что смогу, чтобы найти свободное помещение, а потом свяжусь с тобой.
— Мы можем работать, где угодно, — заверил ее Лори. — И, если тебе понадобится еще один вечер, дай мне знать — я все улажу.
— Я позвоню тебе, — сказала Вики и опустила взгляд на свои бумаги. Что означало, что Лори был свободен.
Лори выскочил из кабинета, чувствуя, как сильно бьется в груди сердце. Он был взволнован, встревожен и даже немного испуган… боялся, что Вики не позволит этому случиться. Эта мысль заставила остановиться, и он уставился на стену.
Лори спрашивал себя, почему так сильно желает этого? Вики права: это было все равно, что сдерживать ураган зонтиком. Но все, о чем он думал — это выбежать сейчас на пляж и промокнуть.
Ему показалось, что он увидел тень Дуона в конце коридора, но тут вышла Вики и еще раз поблагодарила. А когда она направилась в женский туалет, тень быстро исчезла.
***
Когда шея беспокоила Эда, хуже всего была не боль, а необходимость неподвижно сидеть все долбанное время, которое требовалось, чтобы стало легче. Тем самым предоставляя слишком много предположений, что может означать эта боль.
Когда все было хорошо, казалось, весь страх похоронен внутри в каком-то странном подвале, и до тех пор, пока боль не объявила о себе, Эд искренне думал, что все в порядке.
Люди спрашивали: «Как у тебя дела?» — встревоженно, немного наклонив голову, а Эд улыбался и отвечал: «Отлично», — и говорил правду. Но когда боль вернулась, он понял, что никогда не был в порядке. Эд построил все свое ощущение благополучия в верхней части этого подвала, но по какой-то причине боль всегда взламывала замок. Но в итоге просто захлестнула, и он испытал все страдания за раз. И это не просто повергло Эда в депрессию, но и превратило все «хорошие времена» в пепел, потому что теперь он понимал, что просто притворялся, притворялся так сильно, что сам верил в собственную чушь. Потому что, когда боль вернулась, он знал, просто знал, что все пойдет прахом, что все, что он любил, уйдет. Несправедливость и отчаяние терзали Эда, пока он не почувствовал, что внутри вскрылись все артерии и кровоточат под кожей, всасывая его капля за каплей в ту черную дыру, которую создавала боль.