4
Когда постовые объявили отбой, мы с пацанами сидели в палате девчонок. Но не в четвёртой, как обычно, — пусть дуются сколько влезет — а в седьмой. И это был самый классный вечер за последнее время.
В седьмой жили девчонки старше нас: шестнадцатисемнадцати лет. Одной стукнуло даже восемнадцать, но её определили в детскую больницу потому, что Катюха ещё не окончила школу. Мы травили анекдоты, обсуждали книги, и в целом девушки вели себя куда взрослее и адекватнее, чем, например, та же Соня.
Пацаны, правда, как‐то сникли, когда речь зашла о литературе, но эту тему я спокойно вывез один, поэтому им оставалось только глазеть и хлопать ушами.
Зато когда дошло до анекдотов, тут Миха показал себя во всей красе. У него в голове сидел, наверное, целый сборник от детских про Чебурашку, до ещё более детских про поручика Ржевского.
В какой‐то момент я залип на красивое лицо Кати и не сразу сообразил, что нас с пацанами настойчиво гонят к себе в палату. Мне тоже пришлось подчиниться. Встав, я на всякий случай втянул живот и направился в коридор.
Сам не зная зачем, я бросил взгляд на окно. Наверное, хотелось напоследок ещё раз посмотреть на Катю, но вместо неё мои глаза упёрлись в отражение раздражённой медсестры в окне. На небе светилась растущая, уже почти полная луна, которая оказалась как раз в районе лба Молоденькой, как у Царевны Лебеди из сказки Пушкина. Но ничего забавного я в этом не увидел. Напротив, неровное оконное стекло искажало черты лица нашей постовой медсестры, месяц во лбу делал её больше похожей на страшный призрак, а вовсе не на симпатичную медичку.
Вздрогнув, я поспешно отвёл глаза.
— Шелепов, тебе особое приглашение нужно?
— Да иду я, иду, — отозвался я и прошмыгнул мимо медсестры.
Конечно, Молоденькая выглядела как обычно, то есть просто офигенно, но после того, что я увидел в оконном отражении, смотреть на неё было страшновато.
У нас в палате было душно. Когда я вошёл, Миха пытался открыть форточку, чтобы проветрить, но старая деревянная рама не поддавалась и на каждое движение выгибалась целиком. Проще было вынести всё окно, чем открыть проклятую фрамугу.
Пока Миха пытался выломать форточку, окно запотело так, что практически превратилось в зеркало.
— Блин, да как так? — взорвался Мишка и от злости врезал кулаком по деревянной рейке, что была прибита на месте стыка двух створок.
Стёкла жалобно зазвенели.
— По голове себе постучи, — заметила Молоденькая, которая успела бесшумно нарисоваться за мной. — Всем спать. Я слежу за вашей палатой, умники.
Она сама погасила свет и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Мы любили Молоденькую, она была самой доброй и понимающей из всех постовых медсестёр, но даже она порой бывала строгой или бесяче-правильной. Вот как сейчас, например.
— Как думаете, чего она такая злая сегодня? — озвучил наши общие мысли Глюкер.
Я только пожал плечами.
— Может, у неё те самые дни… — предположил Миха.
— Или мент в коридоре малость нервирует, — обронил Глюкер.
Честно говоря, его версия мне нравилась больше.
За окном проехала машина, на несколько секунд озарив всю палату жёлтым светом.
— Офигеть, — брякнул Мишка.
— Да ладно, — я снова пожал плечами. — Можно подумать, что она раньше нас не строила. Давайте ложиться. Всё равно Молоденькая лучше всех, я бы не хотел её расстраивать.
— Нет, — выдохнул Мишка. — Пацаны, гляньте сюда.
Мы обернулись. На запотевшем окне вниз скользили маленькие капли влаги, оставляя за собой тонкие извилистые дорожки.
А ещё там было что‐то написано.
Я включил свет. Надпись гласила: «Спокойной ночи, малыши!»
— Оригинально, — усмехнулся я. — Да, Мих, тебе тоже хороших снов.
С этими словами я стянул с койки покрывало и принялся складывать его.
— Нет! Вы серьёзно не поняли? Это же не я написал!
Глюкер недоверчиво приблизился к окну и, перегнувшись через стол, провёл по стеклу ладонью, чтобы стереть надпись. Но не вышло.
Её написали между стёклами.
Нас продрал мороз.
Не веря собственным глазам, Глюкер снял футболку и в панике принялся тереть ею и без того чистое окно в надежде убрать зловещую надпись, но, естественно, ничего не добился.
Разве что, как джина, он этими потираниями призвал Молоденькую.
Медсестра резко открыла дверь. Я инстинктивно втянул голову в плечи, предчувствуя крик. Однако его не последовало, всё‐таки Молоденькая была самой доброй из постовых.
— Мальчишки, ну, я же по-хорошему прошу: ложитесь спать.