Девушка повернула голову, и ее взгляд, казалось, не останавливался ни на чем и ни на ком конкретно. Как будто она была здесь совсем одна, не замечая окружающих. Не наслаждаясь вниманием, которое она получала от парней и девушек, если уж на то пошло. На нее было трудно не смотреть. Можно было предположить, что она упивается вниманием. Впитывает его и позволяет всем наслаждаться своей красотой. Игнорируя их всех, пока идет через парковку, зная, что все взгляды направлены на неё.
Но это было не так. Это Таллула. Я видел её такой, какой она была на самом деле. Девушка все еще держалась в тени и вела себя так, как последние одиннадцать лет. Она не хотела привлекать к себе внимание. Боялась, что над ней будут смеяться. Поэтому и старалась быть незамеченной. Игнорируемой. Вот только теперь ее никто не игнорировал. Они не могли отвести взгляд.
Я всегда обращал на нее внимание. У нее всегда было красивое лицо. Но дело даже не в этом. Мне нравилась ее улыбка, и то, как Таллула не пыталась привлечь к себе внимание. То, какой умной она была. Мне нравилось слышать ее смех. Искренний. Что редкость в наши дни.
Я стоял возле ее машины и ждал, пока девушка подойдет ближе. Ее взгляд нашел меня. Таллула остановилась на секунду, затем продолжила идти ко мне. Я не получил улыбку, что было обидно. Мне очень нравилась ее улыбка. Черт возьми. Вместо этого я получил раздраженный, нахмуренный взгляд.
Подойдя ближе, она остановилась.
— Почему ты у моей машины?
— Тебя было трудно поймать, — сказал я ей.
Она слегка пожала плечами.
— Стараюсь не отставать от продвинутых классов. Библиотека — мой друг, а ты нет. А теперь, если ты меня извинишь, мне нужно идти.
Мне было интересно, проводила ли она время с тренером Ди, но я не стал спрашивать. Я знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что это не так. Таллула была слишком наивна, чтобы понять, что делает этот человек. Но я не наивный. И я наблюдал. Кто-то должен был присматривать за ней.
— Может, мне стоит почаще заглядывать в библиотеку? Это могло бы помочь моим оценкам, — ответил я.
Ее глаза расширились, как будто эта мысль заставила ее нервничать, но она быстро пришла в себя.
— Уверена, что так и будет. Мне нужно идти.
Эта словесная битва была забавной, но я хотел, чтобы она улыбнулась мне, черт возьми. Ей это тоже нравилось. Девушка не подавала виду, но что-то в этом было. Энергия, между нами. И дело было не только в гневе, за который она все еще цеплялась. Когда слова «встретишься со мной сегодня вечером?» слетели с моих губ, я был удивлен не меньше, чем она.
Ее глаза расширились, а идеальные розовые губы сложились в маленькую букву «О». Как будто это было последнее, что она ожидала от меня услышать. Я хотел этого, но слова, произнесенные таким тоном, были не самым гладким способом попросить. Я терял самообладание.
— Сегодня вечером игра, — сказала Таллула, сморгнув удивление.
На этот раз никаких остроумных комментариев. Я бросил в нее мяч, а она не была готова.
Я молча кивнул.
— Ага. Все ожидают, что я буду стоять в стороне. Это последнее, что я хочу делать, и все же я не могу представить, что меня там не будет. Если ты придешь... если бы ты была на трибунах вместе со мной... это сделало бы все намного проще.
И это была правда.
— Почему я? Ты мне не нравишься. Даже представить не могу, каким образом сделаю твой вечер лучше. — Ее слова должны были прозвучать резко, но, похоже, она тоже теряла самообладание. Ее голос нервно дрогнул.
Я сдержал усмешку.
— Потому что ты единственный человек в этом городе, который меня не жалеет. — Только сказав это, я понял, что это было частью моего влечения к ней.
Таллула глубоко вздохнула и посмотрела в сторону поля. Затем прикусила губу, как будто не хотела отвечать на это. Если бы это не было так чертовски мило, я был бы оскорблен. Никогда раньше не было девушки, которая бы так разозлилась, что я пригласил ее на свидание.
Наконец она перевела взгляд на меня и выдохнула.
— Ладно. — Она произнесла это слово так, словно это было самое трудное, что она когда-либо говорила.
Ни в ее тоне, ни в выражении лица не было удовольствия. Ей не нравилось говорить «да». Но мне было все равно, потому что одно это слово сделало сегодняшний вечер и все остальное дерьмо в моей жизни проще. Менее болезненно. В груди стало легко, и я был взволнован. Прошло так много времени с тех пор, как я был взволнован чем-либо.
— Правда? — спросил я, ухмыляясь как идиот.