— Осторожно. Вы можете некоторое время быть немного неуклюжей и неустойчивой, — сказал он, уже работая над моей левой ногой. — Вы долгое время были без сознания.
Мое сердце болезненно стучало.
— Как долго?
— Ну, где-то 15 часов.
Что? Я сидела и чувствовала, как мои глаза тускнеют от ужаса.
— Вы меня привязали к кровати на пятнадцать часов? Разве нет какого-нибудь закона запрещающего это?
— Таких много. И мы исправно им следуем. Вам нужно помочь встать?
— Ни в коем случае, — огрызнулась я. Я знала, что мой гнев был несправедлив, но я не могла ничего с собой поделать. Я потеряла пятнадцать часов жизни на иголки и лишение свободы. Я просто не в состоянии быть дружелюбной. — Почему вы меня связали?
Я осторожно соскользнула с кровати, но снова к ней прислонилась, когда закружилась голова. Грязные ванилиновые плитки холодили через носки.
— Вас принесли на носилках, вы кричали и вырывались даже под воздействием сильного успокоительного. Уже после вы потеряли голос, но продолжали молотить вокруг, как будто с кем-то дрались в своем сне.
Кровь отлила из головы так быстро, что она снова заболела.
— Я вырывалась? — неудивительно что у меня все болело, я в течении нескольких часов вырывалась из заточения. В моем сне. Если кому можно классифицировать как сон.
Паул кивнул и отошел назад, чтобы дать мне место, когда я встала.
— Ага, и это началось снова через пару часов, поэтому они и привязали вас к кровати.
— Я снова начала кричать? — мой живот стал бездонной, медленно кружащийся, сферой ужаса, которая угрожает поглотить меня как черная дыра. Что, черт возьми, со мной не так?
— Нет, только вырваться. Полчаса назад вы успокоились. И я был на полпути, чтобы вас освободить, когда вы уже проснулись.
— Что вы мне дали? — я потянулась к стене, когда новая волна головной боли накатила на меня.
— Разные смеси. Ативан, Галдол, и Бенадрил для борьбы с побочными эффектами от Галдола.
Вот почему я спала так долго. Я не знала первых двух лекарств, но одного Бенадрила хватило бы, чтобы вывести меня из строя на целую ночь во время сезонной аллергии. Чудо что я вообще проснулась.
— Что если у меня началась бы аллергия? — потребовала я, складывая руки на футболке, которую надела в торговый центре. Пока что моя личная одежда была единственной вещью, которую я могла записать в плюсы.
— Тогда мы бы сейчас разговаривали в реанимации, а не в смирительной комнате.
Смирительной комнате? Я была смутно встревожена фактом, что он называли ее так.
Паул открыл дверь.
— После вас.
Я расправила плечи и шагнула в ярко освещенный коридор, не зная чего ожидать. Людей, гуляющих в смирительных рубашках и бормочущих самим себе под нос? Медсестер в белой униформе с накрахмаленными головными уборами? Но в холле было пусто и тихо.
Паул шагнул вперед, и я последовала за ним в последнюю левую дверь, которую он открыл для меня.
Я сунула руки в карманы, чтобы скрыть, как они дрожали, заставляя себя переступить порог комнаты.
Еще одна белая комната, но уже намного больше чем первая. На кровати был матрас в деревянной раме, низкой и узкой. И с заправленным белым одеялом. Пустые, открытые полки были привинчены к стене, в комнате был один длинный комод и высокое окно. Никаких шкафов.
Мои туфли лежали на полу у кровати. Они — единственная вещь, которую я узнала в этой комнате. Все остальное было мне незнакомое. Холодное. Жуткое.
— Так… я заключена? — мой голос дрожал. Я ничего не могла сделать.
— Вас госпитализировали, — сказал Паул с порога.
— И в чем разница? — я стояла рядом с кроватью, не желая на нее садиться. Устраиваться поудобнее.
— Это временно.
— Как долго продлится ваше «временно»?
— Это зависит от вас и вашего врача. — Он одарил меня сочувственной улыбкой и вернулся в холл. — Одна из медсестер будет здесь через минуту и поможет вам устроиться. Держись, Кайли.
Я могла только кивнуть. Секунду спустя Паул ушел. Я осталась одна. Снова.
Снаружи донесся ровный металлический грохот тележки, толкаемой по коридору. Туфли скрипели по полу. И где-то рядом кто-то громко и драматично рыдал. Я смотрела на свои ноги, не решаясь чего-либо коснуться, опасаясь, что это может сделать все понятным. Сделать это реальным.
Я сумасшедшая?
Я все еще стояла так, как идиотка, когда дверь открылась и вошла женщина в бледно-розовом халате, держа папку и ручку. На пейдже ее имя: Нэнси Бриггс, Медсестра.