— Она всегда знает, когда звонить, да? — говорит Тори, вставая с дивана, и выходит из комнаты.
На мгновение я злюсь на маму, на телефон, на все, что мешает мне понять, что происходит, но тут же осознаю, что всегда будет какая-то помеха или оправдание. Тори не собирается рассказывать мне правду, иначе это произошло бы давно.
Понимая, что надежды нет, как и возможности найти ответы, я отвечаю на вызов и подношу к уху телефон.
— Все в порядке, мама?
— ЭйДжей, — сетует она. — Ты не можешь ответить на звонок словом «привет»?
— Извини, — резко говорю я.
Когда родители перестанут беспокоиться? Я задаю себе этот вопрос все время, и теперь понимаю, что буду беспокоиться за Гэвина до самой его смерти, и это явно случится гораздо позже моей. Да и потом, я буду преследовать его, чтобы убедиться, что он всегда поступает правильно.
— Хантер сказал, что у Гэвина была высокая температура, и вы были в больнице весь день. Как он сейчас? Вам что-нибудь нужно?
Интересно, что еще рассказал ей Хантер?
— Сейчас он спит, но когда я измерил его температуру в последний раз примерно час назад, она уже снизилась до тридцать семь и семь.
— Вы уже получили лекарство? — спрашивает она.
— Нет, они сказали, что оно будет готово через час.
— Я заберу его для вас. Я.... я знаю, что Тори слишком чувствительна насчет такого, поэтому оставлю его у дверей, чтобы не беспокоить вас.
Я позволял Тори так поступать с моей семьей — семьей, в которой все приходят на помощь. У меня самая замечательная семья, о которой только можно мечтать, и Тори хочет, чтобы я отвернулся от них.
Признаюсь, мама слишком нас опекает и сует свой нос не в свои дела. Больше, чем нужно, да, но я достаточно взрослый, чтобы понимать, что она поступает так из-за большой любви к нам. Мы с Хантером заставили ее пройти через настоящий ад длиной в тридцать один год. Она заслуживает уважения, а не отмашки, когда предлагает помощь. Конечно, я никогда не признаюсь ей, но стараюсь терпимее относиться к ее порывам во всем нам помогать.
— Спасибо, мама.
— Поцелуй за меня Гэвина.
Когда я заканчиваю разговор, Тори проходит через гостиную мимо меня с сумочкой в руке.
— Ты куда-то идешь? Не думаю, что тебе стоит уходить после того, что произошло.
— Мне нужно сходить к моему врачу, — говорит она.
— Я думаю, это здорово, но твой врач принимает без записи? — спрашиваю я.
— Я позвонила ей, и она сказала, что я могу прийти, — отвечает она мне.
— Рад, что у тебя есть с кем поговорить, это важно. Но не могу понять, почему ты не можешь поговорить со мной? Хочу быть рядом и поддерживать тебя в любой ситуации. Я пытаюсь разобраться, и прости меня, если сделал не достаточно.
Я встаю с дивана и подхожу к Тори, стараясь сделать все правильно. Беру ее руку и прижимаю к своей груди.
— Это убивает меня, Ти. Что бы ни происходило с тобой и с нами за последние несколько месяцев, мне очень больно. Я люблю тебя. Хочу снова увидеть тебя счастливой и хочу, чтобы все стало, как раньше.
Ее голос срывается, когда она начинает говорить:
— Как раньше. С того момента, как начали встречаться, до того, как я залетела… — Ненавижу, когда она так говорит о своей беременности. Ей не восемнадцать. — Я была счастлива.
— Ну, мы можем попробовать вернуть это, — говорю я так, словно пытаюсь исправить то, что не хочет исправлять она. В моем голосе страх, который я отчаянно пытаюсь скрыть от самого себя.
— Мы не можем, — говорит она.
— Хорошо, если мы не можем вернуться на год назад, просто относись ко мне, как к своему мужу. Говори со мной. Доверься мне, как своему доктору. Откройся мне, Тори. Расскажи, что с тобой происходит.
Она вырывает свою руку и делает шаг назад.
— Если скажу тебе, в чем дело, это будет означать, что я должна буду начать с самого начала, а я не могу этого сделать.
Глава 6
Двенадцать лет назад
Прошло уже восемь недель и три дня с тех пор, как Кэмми сказала, что она и ее семья уезжают из Коннектикута. Она не знала когда, не знала, на сколько все это затянется, но ее родители сделали так, что Кэмми пропустила последние два месяца учебы и выпускной.
Я сижу на задних трибунах, подальше от толпы — от родителей с камерами и моих одноклассников, подписывающих друг другу выпускные шляпы и другие памятные вещи наших школьных дней. Я здесь, и сделал это для мамы и папы. Это все, что я могу. Вручение аттестата не стало радостным событием, потому что я знал, как сильно Кэмми мечтала получить свой. Она должна была быть здесь. Я делал для Кэмми снимки и держал ее на связи все время выпускных речей, чтобы она могла хотя бы послушать. Она настоящая мазохистка: решила, что хочет послушать церемонию, так что я помог ей.