— И что же это?
— Давай уедем куда-нибудь. Отложим колледж, пока не встанем на ноги. И мы сможем быть вместе, печалиться вместе, взрослеть вместе, и посвятим нашу жизнь дочери, которая должна была быть с нами.
Слова, что вырываются из меня, звучат страшнее, чем у меня в голове. Но это реально. Это возможно. У меня меньше пятисот долларов на сберегательном счете, нет опыта работы, нет реальных жизненных навыков, но я люблю Кэмми и пойду на это, если она будет рядом.
— Ты хочешь убежать? — спрашивает она. — Со мной?
— Да, — говорю я, и в голосе меньше уверенности, чем когда просто все объяснял.
— Я не знаю, что сказать.
Она действительно не знает, я слышу это в ее голосе. На самом деле, Кэмми не уверена, а это значит, что она может решить, что эта идея хороша. А что, если это ужасная идея? Отказ от стипендии — это чертовски глупо. Я не должен был заикаться об этом. Не должен был даже думать об этом весь прошлый месяц. Но эти мысли крутились бы вечно, если бы я их не озвучил. Я должен позволить ей решить и отталкиваться от ее решения.
Не могу представить, как Кэмми убегает от своих родителей, отказывается от колледжа и жизни, которую она заслуживает. Но, по крайней мере, если она примет это решение, будет знать, что я готов пойти на это ради нее. Я был бы счастлив, если бы она просто знала, даже если не откажется от всего ради меня. Ей нужно знать, что ее любят, гораздо больше, чем мне нужно знать о том, что любят меня. Я это точно знаю.
— Ты можешь подумать об этом, — говорю я ей.
— ЭйДжей, вот ты где! — кричит отец с расстояния в несколько метров. — Почему ты не празднуешь со своей футбольной командой? Они только что говорили о вечеринке у Чеда сегодня вечером. О, ты... — он подходит ближе, — ты говоришь по телефону? — Последние слова он произносит одними губами. — Это Кэмми? Твоя мать сказала, что вы не...
— Пап! — кричу я. — Дай мне минуту.
Кэмми смеется на другом конце линии.
— Я позвоню тебе позже, — говорит она. — Спасибо, что был для меня всем.
— Я не мог иначе.
— Люблю тебя, ЭйДжей.
— Я тебя тоже.
— Что случилось, сын? — Папа садится рядом со мной на пустое сиденье трибуны. — Я беспокоюсь за тебя.
— Все хорошо, пап.
— Переживаешь из-за колледжа? Это абсолютно нормально. У меня было так же.
— Нет, не переживаю.
— Имеет ли это какое-то отношение к тому, что твою подругу Кэмми родители увозят из города, потому что она была беременна? Ты знал, что она была беременна? Ты и словом не обмолвился нам об этом за последние несколько месяцев. — Он делает короткую паузу, размышляя. — Да ты и о Кэмми-то не намного больше говорил.
Слова папы меня буквально парализуют. Он не общается с родителями Кэмми, и она очень хорошо скрывала свою беременность. Не знаю, как он узнал, но в нашем маленьком городке такие новости как-то быстро разносятся.
— Знаю, как тяжело понимать, что человек, с которым ты долго дружил, вдруг уезжает, но девочки приходят и уходят. Ты найдешь новых друзей, сын. Не волнуйся.
А я-то считал себя наивным. Одно из умнейших решений моего подросткового возраста — то, что я никогда не рассказывал родителям, с кем встречался. Эта беседа была бы совсем другой, если бы было иначе.
— Папа, я не хочу об этом говорить, хорошо?
Он хлопает меня по спине и подмигивает мне.
— Ты понял, парень. Ты должен наслаждаться этими моментами со своими приятелями. Это время, которое ты захочешь помнить. Поверь мне.
— Вообще-то, я хотел бы сейчас вернуться домой, — говорю я. — Я выпустился, папа. Получил аттестат и у меня куча воспоминаний о последних четырех годах учебы. Здесь я закончил, и теперь чувствую, что готов идти дальше, и все будет нормально.
— Что ты собираешься делать все лето? — спрашивает он, вставая с трибуны. — О, я знаю. Будешь работать у меня, заниматься настилкой ковров. Звучит неплохо? Оплата — двенадцать центов в час.
Работа. Деньги. Это первый шаг к тому, чтобы мой план работал.
— Да, пап. Это было бы здорово.
— Что ж, это будет фантастическое лето, — весело говорит он. — На следующей неделе Хантер вернется домой, и мы втроем будем работать вместе все восемь недель, пока двое моих ребят не уедут в колледж.
Черт, он решил посентиментальничать со мной.
— Знаешь, сынок, сначала ты всю жизнь растишь двух мальчиков, чтобы они стали мужчинами, а затем они превращаются в мужчин, и ты должен отпустить их. Это отстой.
Я думал, что это будет длинная, занудная отцовская речь, но она внезапно заканчивается. Я смотрю на него со своего сиденья и вижу слезы в его глазах.