Родители Тори приезжают быстро. Я так и сижу, откинув голову на стену. Я не двигался последние тридцать минут. Рассказываю им длинную версию, упоминая все, что произошло сегодня. Они оба внимательно слушают, но ничего не говорят.
— Такое было раньше? — спрашиваю я их.
Мать Тори плотно закрывает глаза, ее губы дрожат от слов, которые трудно произнести.
— У нее было психическое заболевание на протяжении всей ее жизни, но все было под контролем последние пять лет, — объясняет ее отец.
— Психическое заболевание? — переспрашиваю я.
— У нее было посттравматическое стрессовое расстройство из-за...
— Из-за чего? — В моей голове рой вопросов, которые я старался не задавать эти последние несколько часов.
— Мы не знаем, — говорит он.
— Вы не ее родители, не так ли?
— С рождения? Нет, — наконец отвечает мать Тори. — Но мы растили ее с тринадцати лет. Мы ее удочерили.
Как могло случиться, что я абсолютно ничего не знаю о моей жене и матери моего ребенка? Как я это допустил? О чем, черт возьми, я думал?
— Где она была до этого?
— Никто не знает, ЭйДжей. Когда ей было двенадцать лет, ее подобрали на улице и отдали в патронажную семью. Нам посчастливилось удочерить ее через год.
— Как это никто не знает? Тори должна знать, ведь она была уже совсем взрослой, верно? — спрашиваю я.
— У человека есть предел, после которого он ломается, ЭйДжей, — говорит ее отец. — Я даже не могу сказать, сколько раз наша бедная дочь ломалась.
Тогда что, черт возьми, сломало ее на этот раз?
Глава 10
Двенадцать лет назад
Шесть месяцев спустя, за два месяца до... не знаю чего. Идея провести все лето дома наполняет пустотой мое сердце каждый раз, когда приходит мне в голову. Часть меня с нетерпением ждет домашних блюд и возможности передать маме обязанности по стирке одежды — она достаточно добра, предложив это, но другая часть меня боится вернуться домой — туда, где не осталось ничего, что я знал раньше. Такое чувство, что все изменилось, и мое место сейчас именно здесь. Может быть, здесь что-то вроде чистилища между тем, что я оставил позади, и тем, что впереди, но в любом случае, здесь мне лучше.
— Дружи-и-и-и-ище, — говорит Бринк, забегая в нашу комнату, — ты займешься чем-нибудь на следующей неделе или будешь просто торчать здесь?
Весенние каникулы — это для тех, у кого есть деньги, лишние деньги. Я точно не собирался просить маму или папу дать денег, зная, как они выбиваются из сил, чтобы помочь мне заплатить за общежитие и еду. Эта плата в стипендию не входит. Да уж, отстой — это перманентное состояние для такого нищеброда.
Я откидываюсь на спинку кресла и закидываю руки за голову.
— Ничто не сравнится с Канкуном, чувак. Но я пока не знаю, что буду делать. (Примеч. Канкун — курортный город в Мексике, один из лучших курортов мира).
Может быть, это потому, что меня уже тошнит от мыслей о лете, не могу сосредоточиться даже на весенних каникулах.
— Ты знаешь Чеда, парня, который живет в 410?
— Да, я знаю его, — говорю я. — То есть, мне знакома его задница, так как он обычно обрабатывает очередную цыпочку, когда я захожу в его комнату.
— То есть знаешь? — Бринк смеется. — Но этому везунчику не повезло сегодня. Он в больнице с пневмонией, и он идиот не оформил страховку на билет. Он попросил меня найти кого-нибудь и продать путевку за половину стоимости.
Бринк выглядит гораздо более взволнованным, чем я. Понятия не имею, сколько заплатил Чед, но думаю, что это больше, чем триста баксов, которые есть у меня.
— Я ценю предложение, но...
— Всего пятьсот, еда включена в счет. Это крутая сделка, дружище, ты уверен?
Мне все равно не хватает двухсот баков, и я копил деньги на поездку в Вашингтон этим летом, чтобы увидеть Кэмми. Не получается.
— Это крутое предложение, чувак, но не могу. — Я убираю руки с затылка и наклоняюсь вперед к столу, чувствуя себя неловко. Просто я не могу признаться, что нахожусь на мели. Я возвращаюсь к работе над завтрашним докладом, но Бринк не сдается.
— Извини, брат.
Бринк поворачивает мое кресло к себе лицом. Он ухмыляется. Не знаю, что в этом такого смешного, но очевидно, я чего-то не понимаю.
— Ладно, хорошо, ты меня пронял. Я заплачу за тебя. — Бринк бросает деньги, словно снимает стриптизершу в стрип-баре, где мы частенько бываем. Наверняка его родители богачи, или он получил какое-то наследство недавно, потому что Бринк не работает.
— Очень мило, но я не могу это принять. Я не скоро смогу вернуть деньги.