— А как же! — согласился Адомас. — Однако не слишком ли поздно мы спохватились беречь силы нации? За эти пятнадцать месяцев наша земля впитала немало литовской крови, которая бы пригодилась в будущем. Мы перестарались, Дайнюс.
Саргунас долго не сводил испытующего взгляда с Адомаса.
— Мы очистили нацию от выродков, а если под горячую руку подвернулись такие, которые заслуживали снисхождения, то, сам знаешь, лес рубят — щепки летят. Не будем сентиментальны, милый Адомас. Если хочешь знать, наша рубашка еще кишит вшами; не приведи, господи, вернутся прежние времена, они не пожалеют нашей крови…
Адомас молча кивнул.
Саргунас встал, чтоб попрощаться.
Супруга не рассердится, что я не успел поцеловать ей ручку? — сказал он, с сожалением покосившись на приоткрытую дверь спальни.
Простите… — виновато усмехнулся Адомас.
Я рад, милый Адомас, что наши взгляды в принципе совпадают, — сказал Саргунас, когда они вышли во двор. — У нас одна цель, да и любовь к родине у нас одна. Я не сомневаюсь, что при необходимости смогу на тебя положиться. Да и ты подыщи верных людей. Мы — до поры до времени — с немцами, но не против своей нации. Вот линия, которой мы должны держаться. — Саргунас потряс обеими руками ладонь Адомаса, потом по-мужски хлопнул его по плечу («Держись, приятель! До свидания!») и, по-военному щелкнув каблуками, вышел на улицу.
Милда лежала навзничь на кровати. Хрупкая белобрысая кукла с застывшим взглядом.
— Могла быть повежливее, лапочка. — Адомас покосился на ее обнаженные колени.
— Когда ты отучишься от этого дурацкого словечка? — спросила она, оправляя халат.
— А ты каждый день находишь во мне новые недостатки, — буркнул Адомас.
— Зачем ты этому Саргунасу понадобился?
— Вместе служили…
— Отвратный тип.
— Я-то думал, он тебе понравился. Военная выправка, черные усики, мужественное лицо. Такие женщин с ума сводят, — пытался пошутить Адомас.
— Закоренелый холостяк. Что он понимает в женщинах… Влюблен в свою политику, как в золотого тельца. Не перевариваю таких субъектов.
— Нынче все, хотят они того или нет, вынуждены жить политикой, лап… моя милая. — Адомас сел на кровать.
— Только уж не играть с ней! Видите ли, немцев обведут вокруг пальца! Ловкачи! Сколько уже таких умников угодило за решетку, а то и получило пулю в лоб. Пускай твой Саргунас делает, что его душе угодно, а тебе нечего совать нос куда не следует.
Адомас взял в ладони теплую, мягкую руку Милды.
— Все-таки ты немножко меня любишь, — прошептал он, наклоняясь к ее губам.
— Жаль дурака, а еще больше себя… Не лезь! Отстань, говорят! — Милда уперлась кулачками ему в грудь.
Адомас обиделся и встал.
— У меня куда больше оснований сердиться на тебя, уважаемая.
— Ну конечно. Я уничтожила плод! — Милда села на кровати. — Одного еще не родившегося человечка, в то время когда твои дружки отправили в могилу тысячи живых и здоровых.
— Замолчи!
— Не надо быть сентиментальным — так ведь советовал твой Саргунас…
Адомас вышел из спальни, хлопнув дверью. В бутылке еще оставалось вино. Запрокинул и выпил до дна.
Вечером, когда они легли, за целый день так и не обмолвившись словом, Милда первой прекратила молчаливый бойкот:
— Послушай, Адомас…
— Если хочешь завести старую молитву, лучше помолчи, — незлобиво прервал ее Адомас. — К твоему сведению, эта история волнует меня меньше, чем ты думаешь. Ну, погорячился. Ты тоже. Вот и все. Спокойной ночи.
— Не спеши. Есть дела поважнее; о них-то стоит подумать. Тебе не кажется, что пора переменить профессию? Начальник полиции — хорошо звучит, но не в такое время, когда в его обязанности входит не только поддержание общественного порядка.
— Еще один каприз.
— Совсем нет, Адомас. Мне неприятно, когда люди смотрят на меня как на жену живодера.
— Кто смотрит? — Адомас вскочил в постели. — Какие люди? Большевики!
— Не будешь же всем доказывать, что это батраки проливают кровь, а их хозяин, ни о чем не ведая, гуляет в белых перчатках.
Плюй, плюй и ты плюй мне в лицо, — пробормотал Адомас, вспомнив слова Саргунаса. — Все вы видите не дальше своего носа, но время покажет…
Покажет, что ты еще глубже увязнешь.
Я выполняю свой долг. Перечислить тебе людей, которых давно бы не было, если бы не я?
Что мне с того? Эти люди первыми отворачиваются, когда я иду мимо.
Чего же ты хочешь, черт тебя возьми?! Чтоб я палил из пистолета в каждую рожу, которая тебе не нравится?