Мы тихонечко вышли из корпуса. На улице стояла ночная тишина, только вдалеке, из окон клуба, слышалась музыка, голоса и женский смех. Желтый «Москвич» Петровича стоял на асфальтовом пятачке, за старым медпунктом, под тусклым фонарем, который облепили ночные бабочки и комары.
Пацаны быстро направились к машине, а я стоял на шухере, поглядывая, что бы никто случайно не вышел из клуба. Вдруг я заметил, что в одном из окон старого медпункта тускло горит свет.
Странно, там же идет ремонт, кто там может сейчас быть?
— Сокол, уходим, — тихо окликнул меня Яшка, — мы все сделали…
Я махнул ему рукой, а сам подошел к медпункту и забрался на деревянные козлы, чтобы заглянуть в окно.
В углу комнаты, на кушетке, лежала почти обнаженная Лена, в белых трусиках и пионерском галстуке, чуть прикрывавшем ее большую упругую грудь… а над ней… склонился, со своим огромным пузом, лысый Петрович, он нагло мял волосатыми руками ее белую грудь, целовал шею, а она только молча улыбалась, растянувшись на кушетке и блаженно растягивала губы в похотливой улыбке…
Я встряхнул головой, подумав сначала, что это наваждение. Но все происходило наяву, на моих глазах. Горячая волна ударила мне в голову, и сразу стало мерзко и противно, и почему-то стыдно. Я спрыгнул с козлов, и шатаясь, медленно побрел на негнущихся ногах к корпусу.
Как она могла так поступить… Да еще со старым Петровичем…
Еще недавно я любил ее всеми клеточками своего тела, а теперь ненавижу…какой подлый и низкий поступок. Я понял, что просто не могу больше ее видеть. Никогда в жизни. И выход здесь был только один.
Когда пацаны в комнате уснули, я тихо встал и направился в корпус второго отряда. Постучав в окошко, разбудил Степу:
— Пойдем на улицу, нужно срочно поговорить.
Он вышел на крыльцо, протирая заспанные после сна глаза.
— Сокол! Ты что, лунатик?
— Степан, давай убежим из лагеря прямо сегодня ночью.
— Знаешь, Володя… я долго думал сегодня вечером… пожалуй, не могу… — он виновато опустил голову, — я не побегу.
— Как! Ты же сам меня уговаривал! Степа, ты чего это заднюю включил? — я был совершенно ошарашен.
— Я решил остаться. Да ты пойми, Вовка, если что случится — у меня бабуля не выдержит. Я в прошлом году в лесу заблудился, меня тогда пол деревни всю ночь искали, так бабушка потом на две недели от нервного потрясения в больницу слегла. Мамка и батя так не переживают, как бабуля… Нет, теперь я точно не побегу. Никогда себе не прощу, если из-за меня она опять в больницу сляжет…
— Все с тобой ясно…
Степа достал из кармана смятый листок и протянул мне:
— Вот карта местности. Вовка, у тебя точно все получится…
Он шмыгнул носом, развернулся, и ушел назад в свой корпус. Я стоял ошеломленный, со смятым листком в руке, и понимал, что обратного пути у меня уже не было…
6. Побег в неизвестность
Я решил бежать из лагеря этой же ночью. Видеть утром счастливое лицо Лены, которая спит со стариком — было выше моих сил. Я посмотрел на часы: почти половина третьего. Быстро побросав свои вещи в рюкзак, я вышел из корпуса, перелез через дыру в заборе, и направился сквозь сосновый бор быстрым, уверенным шагом, стараясь обойти подальше клубничное поле, чтобы не потревожить разъяренного Джека и его хозяина…
Почти всю дорогу, пока я шагал, все время думал о предательстве Лены. Получается, она предала не только меня, но и своего жениха-матроса… И как только она могла лечь с этим противным толстым стариком Петровичем, который был к тому же вором и хапугой… все это никак не укладывалось в моей голове…
Через два часа я понял, что наверняка заплутал, наверняка Степан неправильно нарисовал карту, когда уже начало светать, то вместо реки я вышел к странной лесной чаще. Пробравшись через колючие ежевичные кусты, я оказался в небольшой роще. Там, среди высоких деревьев бродил странный старик в кепке, похоже, что искал грибы.
— Дедушка, вы дорогу до Зареченска не подскажете?
Дедок оглянулся и внимательно посмотрел на меня, злобно ощерившись. В руке он держал большой нож с кривым лезвием. Я вздрогнул: морщинистое лицо, седая борода, кепка. Дед Кондраш!
Я тут же развернулся, и что было духу помчался в противоположную сторону, сквозь чащу, подальше от злобного старика-убийцы… Я бежал, даже не замечая, как ветки хлещут меня по лицу, как спотыкаюсь об сухой валежник… мчался я довольно долго, пока совсем не выбился из сил, и не скатился в глубокий овраг. Внизу я замер и прислушался: за мной точно никто не гнался.