— А вот это уже правильный разговор…
Софья Алексеевна мне нужна была, наверное, намного больше, чем даже Голицын, с тем, что в иной реальности ему удалось присоединить к России Киев. Там все было несколько странным, конечно. И зачем покупать то, что уже у нас. Но все равно Василий Васильевич мог бы найти себя. Или в дипломатии, пусть даже и в Просвещении.
Да, Софья заслуживает казни. Это не по моей вине, а по её наущению пролилась кровь русских людей в сердце России, на Красной площади.
Однако впереди реформы. Кроме того, пытаются поднять голову старообрядцы. И я с удовольствием примирил бы их. По мне хоть двумя перстами, хоть бы и тремя. И как именовать Иисуса с одной ли «и». Как-то это мелочно. Можно было бы примириться. Но ведь и те такие упёртые, что и слушать ни слова о примирении не станут. И патриарх таков, что только новой крови жди. Для меня же все — русские люди!
Софья, как по мне, — отличный противовес патриарху. Это сейчас с владыкой у нас вооружённый нейтралитет. Но как только станет возможным, патриарх пойдёт на меня войной. Он не преминет раздавить меня, отомстить за то, что я прижал его шантажом. В этом я был уверен абсолютно.
Так что Софье место в монастыре. Пускай и в Новодевичьем. Однако в этом монастыре она должна играть весомую роль и быть проводником новых веяний, реформ. Да, Софье Алексеевне не удастся, даже будучи игуменьей монастыря, единолично составить конкуренцию патриарху. Однако же буду и я, который ей будет в этом помогать.
Так что вот — моя совесть. Вот то, что меня гложет. Мне приходится делать выбор между реформами и будущим России, или же справедливостью и даже прямой неприязнью в отношении Софьи Алексеевны — государственной преступницы.
Если она только согласится на мои условия, если действительно сама будет видеть, что России нужны преобразования, то будет в них помогать. Баба она умная, хитрая. Как мне кажется, даже патриарх может попасться в её интриги. Ну а если эти интриги будут согласованы со мной, так придумаем, как Иоакима сдержать и смириться.
И не будь так нужна Софья, оставлять в живых подобного противника или даже временного союзника — казалось бы, неправильно. Но тут можно поблагодарить церковную систему, где если уже принял постриг, то в мир выйти не можешь. Как только Софья станет монахиней — она не имеет права претендовать на престол.
Побег? Это может случиться, но Софья знает — народ такую царицу, которая перестала быть невестой Христа, не воспримет. Даже и без пострига Можно же организовать охрану, определенный пропускной режим. Ну и лишать ее опоры в виде преданных и умных соратников. Уедет Голицын куда-нибудь с дипломатической миссией, Щекловитого отправить в Сибирь чем-нибудь руководить.
Да и все. Милославские прижмут хвост. К ним и соваться не нужно. Нарышкины обязательно пойдут в контрнаступление, даже если не выгадают отыграться в приговорах за участие в бунте.
— Уговори, Василий Васильевич, Софью Алексеевну пойти на сделку. Иначе уже завтра я подпишу бумаги о вашей казни и предоставлю их государю на подпись, — сказал я, не сводя прямого взгляда с Голицына.
И всё-таки Василий Васильевич Голицын взял себя в руки. Его черты лица, и без того ладного и привычного к улыбке, разгладились. Мне являли образ этакого невозмутимого баловня судьбы, который к сложившейся ситуации имел мало отношения.
— Ты, полковник, не стращай меня. Чай не из пугливых буду. Что до царевны Софьи Алексеевны, так не тебе её судить, — разливался Голицын, а я молчал, решив дать ему выговориться. — Тебе не меня спасать нужно, себя спаси. Разве ж не видишь ты, что тебя виноватым во всём сделают?
Видел я. Ещё как видел. Именно поэтому я сейчас разговариваю с Василием Васильевичем Голицыным и с Софьей Алексеевной, а не приказал запереть их в холодную да скоренько повесить на дыбу.
Даже и Софью Алексеевну! У меня такая доказательная база её преступлений, что это вполне реально. Конечно, с одобрения боярской думы и государя. Проводи мы такое изыскание через полгода-год, когда несколько уже пожухли бы краски всех тех ужасов бунта, может быть, бояре и сомневались бы. А сейчас, по свежим эмоциям, вполне возможно, что даже и Софью Алексеевну казнят.
Если будет на то решение и если ничто не помешает.
— Ты, князь, всё ли сказал? — говорил я, чуть ли не зевая.
Наигранно, конечно, — сегодня я как раз-таки чувствую себя выспавшимся.
— А тебе будет того мало, что ты сам в опалу попадёшь? Али ещё того быстрее — убьют. Ты же, разгребая руками своими всю грязь, дорожку им подчищаешь, — видимо, Голицын ещё не всё высказал.