Маслов свесился с седла, показывал Орехову новый маршрут следования.
— Селидовичи, Уланово… потом на Бочуры, — палец старшины тыкался в новенькую карту. — Дальше Репьево и Карповка.
— Так это же километров пятьдесят, — расстроился Орехов. — Два дня ходу.
— Не меньше, — подтвердил Маслов и сунул карту в планшет. — Потом еще полк догонять. Штаб тоже передислоцировался… Так что, старший сержант, поторапливайся!
Орехов сердито взглянул на Маслова. Хорошо ему говорить. Морда гладкая, верхом на жеребце раскатывает. Ссадить бы этого бывшего парикмахера и заставить пехом с пленными тащиться. Подрастряс бы жирок. И откуда только на фронте такие ловкачи выискиваются? Сумел вот подмазаться к майору Андреясяну и теперь как у бога за пазухой. Если бой, он километров за пять в тылу околачивается, а стрельба утихнет, толчется перед глазами начальства, как грач на поле…
— Чего дорогу загородил? — недовольно сказал Орехов. — Расселся на коне, а из-за тебя люди в грязь лезут…
— Это что же за люди? — вскинулся старшина и ткнул пальцем в пленных. — Они, что ли?
Он захохотал. Шевельнулись подбритые усики.
— Съезжай с дороги! — крикнул Орехов.
— Ты что же, сержант, — недобро усмехнувшись, сказал старшина Маслов, — фашистов за людей считаешь? Да я их сейчас десяток конем стопчу и глазом не моргну!
— Ты на них не с конем, ты с винтовкой бросайся. — Орехов ухватил за узду коня старшины и отвел на обочину. — Не знал, что ты такой на немцев злой, Маслов… Бой будет, походатайствую, чтобы тебя на передок отпустили. Кипит же в тебе ярость благородная, через край переливается.
Маслов, учуяв усмешку в голосе Орехова, поутих. Нет, с разведчиками лучше не связываться. Сколько раз он на этом обжигался!
Пленные тревожно глядели, вслушивались, стараясь понять, о чем говорят двое русских.
— Ты не миндальничай с ними, Орехов, — говорил Маслов. — Фашисты и есть фашисты. Отведите их за лесок и врежьте наугад пару очередей. Сразу разбегутся… Фрицы нынче не считанные. Сами в деревне у какой-нибудь молодицы отоспитесь и приходите в полк. Расписки, что фашистов сдали, никто не спросит. Теперь эта зеленая блевотина навалом.
Николай ощущал, как вскипает у него злость от подленьких советов старшины. Вот же гнида собачья! Он взглянул в лицо Маслова с такой откровенной ненавистью, что тот крутнул коня и заторопился.
Орехов сообщил Смидовичу об изменении маршрута.
— С такой волынкой мы до полка за неделю не доберемся. — Игнат плюнул на землю и зло оглядел сбившихся немцев. — Навязались, паразиты, на нашу шею. Мало, что воюем с ними, так теперь еще таскайся без толку… Может, пустим их своим ходом? Пусть добираются.
— Нет, — ответил Орехов. Пленных было положено охранять, довести и сдать на пункт сбора. «И расписочку я тебе, гаду, принесу», — подумал Николай, вспомнив разговор с Масловым.
Пленные шли вялой колонной, которой некуда спешить. Они не понимали, почему их повернули обратно и на перекрестке направили через болото по расхлестанной гати. По скользким бревнам, которые крутились под ногами и брызгали в лицо вонючей жижей.
Смидович шел впереди колонны, а Орехов шагал то позади, то сбоку, приглядываясь к пленным.
В первом ряду шел приземистый и угловатый немец, старающийся поймать каждый взгляд конвойного. Лысую шишковатую голову он прикрывал клетчатым платком, подложенным под пилотку. Шагал размеренно, всякий раз выбирая, куда ступить. «Заботливый», — раздраженно думал Николай, наблюдая, как на привалах немец смахивает пыль с мундира и вытирает травой сапоги.
Позади него сутулился долговязый фельдфебель с кроткими глазами. На привалах он садился в стороне и читал карманный молитвенник.
Смидовичу богомолец казался подозрительным, и он уверял Орехова, что это непременно переодетый эсэсовец. Николай посмеивался в ответ.
В середине колонны шагал плечистый блондин с хорошей строевой выправкой и спокойным взглядом. Мундир его с ефрейторскими погонами был перепоясан ремнем. Рукава, закатанные до локтей, обнажали мускулистые, натренированные руки. На запястье блестели часы.
«На виду держит», — подумал Николай, почувствовав невольное уважение к немцу. Обычно часы и другие вещи, имеющие ценность, пленные старались упрятать подальше.
В последнем ряду семенил короткими ногами плосколицый, с толстым носом солдатик, у которого поверх нижней рубашки была накинута долгополая шинель явно с чужого плеча. Плосколицый боязливо крутил головой по сторонам, отдувался и вытирал пот. К пешей ходьбе он явно был непривычен.