Но для Устиньи это был не просто плот, а дрова на зиму. На долгую и суровую северную зиму, когда стены трещат от мороза и пурга по крыши заметает избы.
— Чем же топить будете? — спросил я ее.
— Не береди душу… — Ветер бил в лицо тетке и слезил ей глаза. — Из-за этих иродов окаянных зимой теперь в стуже насидишься.
— Давайте лучше я в деревню сбегаю и сплавщиков приведу.
— Пока ты их разыщешь, здесь невесть что будет, — отмахнулась от меня тетка.
— Пропадет ведь плот.
— Ты хоть над ухом не каркай… У тебя-то чего голова болит? Спрыснешь себе в город и опять о тетке двадцать годов не вспомнишь.
Оставив меня на камне, она добралась до плота и развернула его на стремнину.
Глубоко осевший плот двигался, как таран, с каждым метром набирая разгон.
Чуть пригнувшись, Устинья стояла с багром наперевес на плоту, который стремительно несло на остаток завала.
«Только бы она не свалилась!» Я покрепче натянул кепку и на всякий случай придержал шестом возле себя толстое бревно.
Всей тяжестью плот ударил в затор. Забурлила водоворотом вода, что-то заскрипело надрывно и тонко, несколько бревен встали торчком и ухнули на плот, расшибая скрепы.
Устинья покачнулась, взмахнула багром…
Я закрыл глаза.
Это продолжалось несколько мгновений. Когда я открыл глаза, все уже кончилось. По освобожденному проходу вперегонки плыли бревна, и на паре их была тетка. Наверное, только два этих бревна и остались от нашего плота.
Кое-как я добрался до берега и поплелся за Устиньей в деревню. Всю дорогу она ругательски ругала сплавщиков. По ее словам, это были самые никудышные люди, способные только губить лес.
Как у нее мог ворочаться язык, моему уму было непостижимо!
Раньше я хотел пригнать плот. Теперь так же остро я хотел дотащиться до избы и там, не снимая ни сапог, ни одежды, плашмя свалиться куда-нибудь.
На окраине деревни нас встретил Матвей.
— Где плот? — тревожно спросил он.
— Сплавщики завал на реке проворонили… Нам пришлось разбирать… Вишь, городской гость вымок как мышь.
— Значит, ухайдакали плот? — догадался Матвей.
— Ухайдакали, — мрачно подтвердил я, впервые за последний час разжав губы. — Тетка им завал разбила.
— Беда прямо с ней!.. Зимой ведь без дров будешь сидеть, Устинья, — напустился Матвей. — Теперь больше плот не пригонишь.
— По-твоему, надо было значит, сплавной лес загубить? — тихо спросила его тетка. — Сам небось гла́за не пожалел, как нужда подошла… Бригадиром тебя выбрали, а ты мне такие слова говоришь!
Матвей замолчал.
— Я куплю ей дрова на зиму, — сказал я бригадиру.
— Не нищие небось… В колхозе живем, сообща. — Матвей дружелюбно моргнул глазом. — Обогреем твою тетку, товарищ писатель.
На крыльце своего дома Устинья грузно опустилась на ступеньку.
— Вот и кончилась моя силушка у родимого порога, — сипло сказала она, и две слезы неожиданно прокатились по ее щекам. — Остарела, видно, я, Андреюшка. В дом войти не могу.
Мы ввели ее в комнату и уложили на теплую лежанку.
Рыжий кот, удивленный молчаливостью своей хозяйки, ходил возле лежанки, свечкой задрав пушистый хвост и недоуменно шевеля усами.
— Пусть завтра она отдохнет. Без нее управимся, — сказал мне Матвей. — Не могла ведь мимо завала проехать?.. Неспокойная душа!
— Неспокойная, — согласился я, стаскивая мокрые сапоги. — Вот и пойми людей… Капустную рассаду помнишь? По-моему, она ее все-таки с колхозного огорода принесла. В моей голове не укладывается… Под полой горсть рассады притащила, а чтобы завал разбить, плота не пожалела.
Глаз у Матвея вдруг стал строгим.
— Ты нас, товарищ писатель, капустной рассадой не меряй. Нам этот аршин не подходит… Мелковатый он для нас… Во какие дела!..
Утром я снова сел за стол, на котором лежала стопка исписанной бумаги. Это была почти готовая повесть о «лишних людях». Мне оставалось дописать главу. Перечитал последнюю страницу.
В окно был виден старый мост. Выстояв во время ледохода, он теперь деловито пропускал по горбатой спине колхозные повозки и неторопливых пешеходов. Между позеленевших от старости бревенчатых быков моста одно за другим плыли тяжелые бревна.
Истопив печь, тетка отправилась на колхозные огороды. Молевой сплав шел вовсю. Рыжий кот забрался дремать на припечек, а я засунул недописанную повесть на дно чемодана и уселся за этот рассказ.