Я стал рассказывать, что было дальше.
Холодова я увидел неожиданно. Вывернувшись из-за куста, я едва не наткнулся на него. Взвалив на себя такую вязанку сена, что из-под нее были видны лишь задники резиновых сапог, мотоводитель тащил ее к берегу.
— Петро! — Я ухватился за веревку, которой была опутана вязанка. — Ты здесь?
Качнувшись из стороны в сторону от моего рывка, Холодов выскользнул из-под поклажи, как уж из травы.
— Чего хватаешься, леший тебя взял!.. Едва хребет не свернул. Что стряслось?
— Лес на перешейке горит, — торопливо заговорил я. — У скошенной поляны огонь затух… Людей надо.
— То горит, то затух, — хрипло Сказал Холодов. — Сказывай толком. На перешейке, говоришь, горит?
Я кивнул.
Мотоводитель вытер с лица пот рукавом сатиновой рубахи и сказал, в упор глядя мне в глаза:
— На перешейке нечему гореть… А кусты спалит, на тот год трава будет гуще, укосистей.
— Пожар в Заозерье может проскочить.
— Ты же сказал, что он затух, — насмешливо оглядел меня он.
Верно, я и в самом деле был смешон в мокрой с прорехами одежде, орущий на весь лес про пожар, который уже погас.
— Чего горячку-то пороть? Этак людей до смерти напугать можно. — Холодов нагнулся, примериваясь, как ему лучше вскинуть на себя вязанку с сеном. — Выскочил из-за куста, как черт из бани…
Он кольнул меня глазами из-под густых бровей и деловито стал затягивать ослабевшую веревку.
И тут я почувствовал, как во мне нарастает холодное бешенство.
Я стоял перед ним, с ног до головы мокрый, весь в копоти. А Петюня заботливо подтягивал веревку, чтобы ненароком по пути не вывалился клок сена из вязанки.
— Лес горит, — упрямо сказал я мотоводителю, стараясь заглянуть ему в лицо. — Бросай к черту свое сено! Бросай!..
Уж не помню, что я еще кричал Петру в эти минуты. Я кричал, а он, взгромоздив на спину вязанку, пошел к своей плоскодонке.
И поверьте, мне не хотелось его догонять.
«Ладно, один осилю», — зло подумал я и повернулся, чтобы уйти.
Может быть, все бы кончилось спокойно и мне не пришлось сейчас отвечать перед товарищеским судом.
Но тут я увидел Лешку. Он стоял возле куста, ухватившись рукой за ветку, и смотрел на меня широко раскрытыми испуганными глазами. У ног валялась вязанка сена.
— Ты чего уставился? — крикнул я. — Беги скорей за папашей, а то ваши козы без сена останутся… Кулацкая порода!
У Лешки вдруг по-мальчишески задрожал подбородок, и глаза стали беспомощными, растерянными. Он глотнул воздух и вдруг тихо сказал мне:
— Можно я с вами пойду, Андрей Викторович?
Его голос вернул мне самообладание. Я вспомнил, что Алешка — мой ученик, а я учитель русского языка и литературы.
— Конечно, Леша. Отец один управится с работой, а ты мне помоги. Надо спасать лес… Ты слышал, как я кричал?
Лешка испуганно ворохнул глазами и, помолчав, признался:
— Слышал…
— Почему же вы не откликнулись?
— Тятька не велел, — опустив голову, сказал Лешка. — «Пожар, — говорит, — здесь и без нас потухнет».
— И ты поверил? — Я спрашивал Лешку, зная, что сейчас ему нельзя дать ни малейшей лазейки, чтобы уйти от разговора напрямик. — Ты поверил ему?
— Нет, — выдохнул Лешка. — Побоялся… Тятька велит его всегда слушаться.
— Сейчас ты не боишься идти со мной?
Лешка отрицательно покачал головой и почему-то потуже затянул ремешок на брюках.
Мы побежали с ним по перешейку.
И в это время сзади раздался крик Петюни:
— Лешка! Куда тебя понесло? Вертайся назад!
Оглянувшись, я увидел, что Холодов догоняет нас. Он бежал, грузно топая сапогами. В руках у него был моток веревки.
Лешка поглядел на меня и не остановился. Он бежал рядом, и мне было слышно его прерывистое дыхание. Когда топот Петюни стал настигать нас, Лешка ускорил бег и обогнал меня. Ему хотелось, чтобы я оказался между ним и отцом. Я понимал, что Лешке сейчас очень страшно. Но он бежал, упрямо нагнув голову и прижав к груди руки.
— Стой, тебе говорят!.. — Холодов рявкнул над моим ухом так, что Лешка сразу словно споткнулся о невидимую преграду.
— Отца не слушаешься? — Холодов рванул Лешку за плечо. — Я за тебя сено буду носить?!
— Он со мной идет, — стараясь говорить как можно спокойнее, сказал я Петюне. — Он будет помогать мне…