— Вылезай! — заорал Юрка. — Вылезай, нихтшиссен! Здорово их припекло!
Из дверей вылез очкастый немец, покрытый копотью. За ним показался второй, постарше, с испуганно бегающими глазами, рыхлым лицом и отвисшей челюстью.
Потом произошло неожиданное. Из двери ударили длинной очередью. Пули низко прошли над головами. Разведчик отпрянул за выступ. Из дота выскочили еще два немца и кинулись прочь.
Кудряш увидел «дамский» пистолет. Он был в крошечной кобуре на поясе рослого офицера. Отстреливаясь короткими очередями, немец уходил по траншее.
Кудряш бросился вслед, увернулся от очереди и ударил ножом в широкую спину офицера. Тот захрипел, стал поворачиваться к разведчику, но боком упал на землю, неловко подломив под себя ноги. Кудряш потянулся к кобуре, чтобы взять долгожданный трофей.
Гулко грохотнул автомат. Офицер нашел силы и напоследок в упор всадил в Кудряша смертельную очередь. Грязный маскировочный костюм разведчика враз покрылся ржавыми пятнами, взмок от крови. Кудряш припал к земле пробитой грудью, захрипел, бессильно дернулся и затих.
Откинутая рука его так и осталась на расстегнутой кобуре офицера. Николай вытащил маленький блестящий пистолет, из-за которого так нелепо погиб бывший детдомовец Иван Кудряшов. Нарядная игрушка, совершенно бесполезная в бою, лежала на ладони Орехова, поблескивая зеркальной никелировкой. Николай со злостью швырнул пистолетик за бруствер траншеи.
Пленные жались к стенке, уверенные, что в отместку за гибель товарища русские расстреляют их.
Возле амбразуры все еще трещали и разлетались горящие ракеты, высвечивая бетонные стены дота, коробки с лентами и длинноствольный «эрликон», брошенный немцами.
Из-за поворота выскочил лейтенант Нищета.
— Что тут у вас? — тревожно спросил он. — Что горит?
— Немцев выкуривали, — сказал Орехов. — Кудряша, сволочи, убили…
— Эти? — лейтенант резко повернулся к пленным, но не дождался ответа и крикнул: — Кончай ракеты жечь! Кончай, а то неразбериха будет.
— Пока ящик не сгорит, не кончишь, — ответил Николай. — Петухов жив?
— Жив. Они там со Смидовичем в развороченном доте сидят… Правый фланг обрубили. Метров пятьдесят траншеи отвоевали… Харитошкин где?
Харитошкин свалился с бруствера, сбил с ног лейтенанта и ударил стволом пулемета Попелышко.
Сержант был страшен. Весь он был запачкан сажей, с черным лицом и раскровавленной щекой. Маскировочный костюм в горелых прорехах. Сквозь них темнела обожженная кожа. Правый рукав болтался паленым лоскутом. Неестественно белели глаза и зубы. Обгоревшие усы кособоко топорщились.
— Ранен? — кинулся к нему Николай.
— Нет, обожгло, — кривясь от боли, Харитошкин потер обожженную шею. — Фриц, сволочная душа, ящик ракет мне под самый нос сунул. Я к амбразуре стал подбираться, а он ракеты поджег и на меня… Думал, конец придет. Добраться бы мне до этого гада!
Юрка инстинктивно попятился от сержанта, который хрипел и таращил глаза.
Орехов невольно улыбнулся.
— Ты чего скалишься?! — закричал Харитошкин. — Тебя бы, как борова, живьем со всех сторон подпалили, не так бы еще запел.
Тут сержант увидел пленных немцев со следами копоти на лицах и горелыми пятнами на мундирах.
— Так вот вы где! — злорадно заорал он, вскинул «дегтярь» и пошел на немцев.
Те испуганно залопотали, замахали руками. Очкастый перекрестился, уверенный, что наступил последний час, потом завыл протяжно и тонко, упал на колени.
Пленных разведчики не берут. На вражеской территории любой увидевший или услышавший разведчиков и оказавшийся в их руках должен быть уничтожен, если только нет нужды тащить его как «языка». Таков закон разведки, беспощадный и необходимый…
Поэтому Нищета, мучительно раздумывавший, что делать с пленными, облегченно вздохнул, когда увидел, что Харитошкин шагнул к немцам с пулеметом наперевес.
— Кончай скорей! — приказал он сержанту и жестко прищурил воспаленные, яростные глаза.
— Кого кончай? — переспросил Харитошкин.
— Фрицев кончай! — крикнул лейтенант. — Надо на фланг бежать… Сейчас контратаковать начнут…
Харитошкин опустил пулемет и поглядел на немцев осмысленными глазами. Увидел смертный страх, увидел обреченность, готовность принять смерть от этого страшного, обгорелого русского с пулеметом в руках.
— Чего же безоружных стрелять? — сказал сержант. — Мы же не в ихнем тылу… В морду я бы им заехал, да удовольствия не будет. Кисель они сейчас…
— Ладно, некогда разбираться, — раздраженно сказал Нищета и ушел с Ореховым по траншее.