Зубец опять с видимым удовольствием произнес эти слова и вскинул голову с шевелюрой, выбивающейся из-под защитной генеральской фуражки.
— Как бы нас по затылку не огрели, — задумчиво сказал Петр Михайлович. — Вдруг у соседа трещинка, а у нас никакого заслона нет? Плеснут нам в спину кипяточком.
— Паникуете, Барташов. На вас это не похоже, — генерал досадливо поморщился и уставился на запыленного, костистого, как сушеная рыба, командира полка. Тот спокойно выдержал этот взгляд и вдобавок совсем по-домашнему почесал хрящеватый нос.
Генералу вдруг показалось, что стрельба на юго-востоке стала отчетливее. И снова начало подкрадываться чувство неясной досады, ощущение чего-то не доделанного, не додуманного лично им, командиром дивизии. Его раздражало, что сухарь подполковник иногда несколькими словами может выбить человека из привычной колеи.
— Насчет кипяточку это вы зря, Петр Михайлович, — генерал изо всех сил старался прогнать возникающее чувство странной и глухой тревоги. — Глядите, как народ вперед рвется!
Генерал резко повернулся в «виллисе» и увидел на шоссе полдесятка людей с угрюмо напряженными лицами. Шли они не вперед, а назад. Шли в тыл. Первый из них был офицером, но определить его звание было невозможно. Единственный, смятый гармошкой погон на плече гимнастерки был без звездочек. За ним шагали старшина с перебинтованной головой и три солдата. Последним плелся низкорослый, диковатого вида солдат, по глаза заросший щетиной, — то ли узбек, то ли уроженец Кавказа, обутый в громадные немецкие бурки с прожженными голенищами.
— Товарищ офицер! — загремел командир дивизии. — Почему не по форме одеты? Ваше звание?
— Капитан Находкин, товарищ генерал, — офицер остановился возле «виллиса» и неприветливо глядел на Зубца, на его красные лампасы и мягкие сапоги, сработанные из плащ-палатки. Чести он не отдал.
— Ваши люди? — у Зубца побагровело лицо. — Куда ведете? Почему идете в тыл?
Капитан Находкин расправил смятый погон, поднял голову, вытянулся по стойке «смирно» и крикнул в лицо командиру дивизии, что штрафной батальон под его командой следует на формирование согласно полученному приказу.
Возле «виллиса» повисла тишина. Надтреснутый голос капитана оказался громче шума автомашин, тарахтения подвод и дорожной сумятицы.
Пять человек из нескольких сотен…
Когда генерал спрыгнул с «виллиса», под его сапогами тяжело хрустнула щебенка.
Десятки глаз смотрели на командира дивизии.
Даже молчаливые автоматчики, сопровождавшие генерала, и те, как по команде, повернулись к капитану с единственным погоном. «Сейчас он ему даст прикурить», — подумал Барташов, заметив, как из багрового Зубец сделался белым.
Мгновение, которое продолжалось невероятно долго, генерал молчал, потом сдернул фуражку, шагнул к капитану и протянул ему руку.
Капитан растерянно поглядел на генеральскую руку, вздохнул и пожал ее грязной пятерней.
— Простите меня, капитан, — сказал Зубец.
Эти слова смыли настороженную тишину. Сразу стало слышно, как фыркают на шоссе моторы, грохочут повозки, как перекликаются друг с другом ездовые.
Штрафники снова зашагали по обочине. Шли, не торопились. Спешить было некуда. Они уже побывали там, откуда редко кто возвращается. А они, пятеро из всех, возвратились. Теперь брели по обочине и думали, что вряд ли трибунальский чиновник поверит в это.
Зубец посмотрел им вслед, медленно поправил фуражку и сказал недовольно:
— А вы про заслон толкуете… Где я его возьму? Веточек, что ли, поперек шоссе натыкать?.. У вас ведь тоже вместо полка номер остался. Так ведь? Полк или номер?
— Нечто среднее, товарищ командир дивизии, — ответил Барташов.
При захвате плацдарма полк потерял две трети. Теперь он шел в дивизионном тылу, едва поспевая за стремительным маршем передовых частей.
Генерал приказал шоферу ехать. Так он и не сказал подполковнику, что заслоном дивизии является его полк. Чтобы скорее выйти к Березине, пришлось оголить фланг, кинуть левофланговый полк форсированным броском к реке. Короткий и случайный разговор на шоссе с Барташовым был как заноза, неожиданно вонзившаяся в ладонь. Генерал вдруг представил, что могут наделать немцы, если они ударят в тылы растянувшейся на марше дивизии.
«Может, пронесет», — отчаянно думал Зубец, поглядывая на жиденькие цепочки батальонов, которые брели по обочинам шоссе. Эти цепочки — все, что осталось от стрелкового полка. Только они прикрывали дивизию с тыла и с фланга.