- Генерал, что вы думаете с ним делать?
- Я бы приказал его повесить, но я сам солдат и умею ценить отвагу и мужество. К тому же он знатный шляхтич. Я прикажу сегодня же его расстрелять.
- Генерал! Не мне учить славнейшего воителя и державного мужа новых времен; но я позволю себе заметить, что этот человек снискал себе великую славу. Если вы это сделаете, хоругви Зброжека и Калинского в лучшем случае в тот же день уйдут от вас и встанут на сторону Яна Казимира.
- Если так, я прежде велю искрошить их! - крикнул Миллер.
- Генерал, за это отвечать придется Трудно будет утаить истребление двух хоругвей, а как только об этом пройдет слух, все польские войска оставят Карла Густава. Вы сами знаете, генерал, они и без того ненадежны. На гетманов и то нельзя положиться А ведь на стороне нашего государя Конецпольский с шестью тысячами отборной конницы. Это не шутка! Избави бог, коль и они обратятся против нас, против его величества. А тут еще эта крепость упорно обороняется, да и нелегкое это дело искрошить хоругви Зброжека и Калинского, ведь тут и Вольф с пехотой. Они могут связаться с гарнизоном крепости...
- Сто чертей! - прервал его Миллер. - Чего ты хочешь, Куклиновский? Чтобы я даровал ему жизнь? Не бывать этому!
- Я хочу, - ответил Куклиновский, - чтобы вы отдали его мне.
- А что ты с ним сделаешь?
- Я? С живого шкуру спущу!
- Да ты настоящего его имени и то не знал, стало быть, не был знаком с ним. Что ты имеешь против него?
- Я с ним только в Ченстохове познакомился, когда вы второй раз послали меня туда.
- У тебя есть повод для мести?
- Генерал, я хотел склонить его перейти в наш стан. А он воспользовался тем, что я говорил с ним не как посол, а как особа приватная, и оскорбил меня, Куклиновского, так, как никто в жизни меня не оскорблял.
- Что он тебе сделал?
Куклиновский затрясся и заскрежетал зубами.
- Лучше об этом не рассказывать! Отдайте мне его, генерал! Все равно ждет его смерть, а мне бы хотелось прежде потешиться над ним. Тем более что это тот самый Кмициц, перед которым я благоговел и который так мне отплатил. Отдайте мне его, генерал! И для вас это будет лучше! Если я его убью, Зброжек, Калинский, а с ними все польские рыцари не на вас обрушатся, а на меня, ну а уж я как-нибудь с ними справлюсь. Не будет ни зла, ни обиды, ни бунта. Будет мое приватное дельце об шкурке Кмицица, которой я велю обтянуть барабанчик.
Миллер задумался; по лицу его пробежала внезапно тень подозрения.
- Куклиновский, - сказал он, - уж не хочешь ли ты спасти его?
Куклиновский тихо рассмеялся; но так страшен и непритворен был этот смех, что Миллер перестал сомневаться.
- Может, это и дельный совет! - сказал он.
- За все мои заслуги я прошу только этой награды!
- Что ж, бери его!
Они пошли в покой, где собрались остальные офицеры.
- За заслуги полковника Куклиновского, - обратился к ним Миллер, - я отдаю ему пленника.
На минуту воцарилось молчание; затем Зброжек, подбоченясь, спросил с презрением в голосе:
- А что пан Куклиновский собирается делать с пленником?
Куклиновский, обычно сутуливший спину, выпрямился вдруг, губы его растянулись в зловещей усмешке, ресницы задрожали.
- Если кому не понравится, что я сделаю с пленником, он знает, где меня можно найти, - ответил он.
И тихо звякнул саблей.
- Слово, пан Куклиновский! - сказал Зброжек.
- Слово, слово!
И Куклиновский подошел к Кмицицу:
- Пойдем, золотко, со мной, пойдем, знаменитый солдатик! Ослаб ты, братец, немножко, надо тебя подлечить. Я тебя подлечу!
- Ракалия! - ответил Кмициц.
- Ладно, ладно, гордая душенька! А покуда пойдем!
Офицеры остались в покое, а Куклиновский вышел на улицу и вскочил в седло С ним было трое солдат; одному из них он приказал накинуть Кмицицу на шею аркан, и все они направились в Льготу, где стоял полк Куклиновского.
Всю дорогу Кмициц жарко молился. Он видел, что смерть его близка, и предавал душу богу. Он так погрузился в молитву и размышления о своей горькой участи, что не слышал, что говорил ему Куклиновский, не заметил даже, долог ли был путь.
Они остановились наконец подле маленькой риги, пустой и полуразрушенной, стоявшей особняком в чистом поле, неподалеку от стоянки полка Куклиновского. Полковник приказал ввести Кмицица в ригу, а сам обратился к одному из солдат.
- Езжай в полк за веревками, - распорядился он, - да прихвати лагунку горящей смолы.
Солдат поскакал во весь дух и через четверть часа примчался назад еще с одним товарищем. Они привезли все, что требовал полковник.
- Раздеть этого молодчика донага, - сказал Куклиновский, - связать веревкой назади руки и ноги и подтянуть к балке!
- Ракалия! - повторил Кмициц.
- Ладно, ладно, мы еще поговорим, время у нас есть!
Тем временем один из солдат влез на балку, а остальные сорвали с Кмицица одежду. Раздев рыцаря, три палача положили его на землю ничком, длинной веревкой связали ему руки и ноги, затем, обернув ею туловище, бросили другой конец солдату, сидевшему на балке.
- Теперь поднять его вверх, а ты там наверху закрути да завяжи веревку, - велел Куклиновский.
Приказ в минуту был выполнен.
- Отпустить! - раздался голос полковника.
Веревка скрипнула, и пан Анджей повис плашмя в нескольких локтях от тока.
Тогда Куклиновский сунул помазок в лагунку с пылающей смолой, подошел к пленнику и сказал:
- Ну как, пан Кмициц? Говорил я, что только два полковника есть в Речи Посполитой, только два: я да ты! А ты не хотел с Куклиновским компанию свести, пинка ему дал? Ну что ж, золотко, ты был прав! Не про твою честь компания Куклиновского, он получше тебя будет! Ох, и славен полковничек Кмициц, да в руках он у Куклиновского, и Куклиновский ему бочка припечет!..
- Ракалия! - в третий раз повторил Кмициц.
- Вот так... бочка припечет! - закончил Куклиновский. И ткнул Кмицица пылающим помазком в бок, а затем прибавил: - Я не очень, легонько, у нас есть еще время!
Внезапно у дверей риги раздался конский топот.
- Кого там черт несет? - крикнул полковник.
Двери скрипнули, и вошел солдат:
- Пан полковник, - обратился он к Куклиновскому, - генерал Миллер тотчас требует тебя.
- А, это ты, старина! - сказал Куклиновский. - Что за дело? За каким дьяволом мне к нему ехать?